Поговорим о снах в книгах?
Всем привет!) В такую дождливую московскую погоду у меня настроение как у Стивена в первой главе «Виноградных грёз» – грустно-ностальгическое.
В первой главе я использовала приём неочевидного сна (не знаю, есть ли такой на самом деле, сама только что придумала), то есть какое-то время герой не понимает, что он спит, пока происходящее не становится абсурдным или пугающим. Потом он просыпается и начинается обычное повествование.
Капли дождя оставляют на окнах спальни мутные разводы. Я лежу в постели, пытаюсь заснуть, но что-то мешает. Внутри гложет. Вдруг я вижу тебя. Ты прелестна, мой ангел. Ты ложишься рядом и нежно смотришь на меня. Твои карие глаза – я скучал по ним. Вмиг спокойствие охватывает душу, никаких тревог. Ты улыбаешься и тихо шепчешь мне на ухо: «Стив, обними меня. Пожалуйста». Дважды просить не надо: я касаюсь хрупких плеч и бережно обнимаю, притянув к себе. Ты царапаешь мою спину, заигрывая, ты знаешь, мне это нравится. Слегка надавливаешь, оставляя ногтями отметины. Взглядом показываешь: «Мы принадлежим друг другу». Я киваю. Знаешь ведь, это так. И я знаю. Ничто не разрушит связь.
Касаюсь губами твоей шеи – горячая, – обжигаюсь, но не останавливаюсь. Ты медленно дышишь, с придыханием, и сильнее прижимаешься ко мне. Ты целуешь первая: сладко. Приятно кружится голова. Я многое хочу сказать тебе, многое объяснить, но не в силах остановиться. Прижимаю к себе, вдыхая запах шоколадных волос. Они и пахнут шоколадом. И малиной. Ты прикусываешь зубами мою нижнюю губу. Нежная жестокость. Так можешь только ты. И я тону. Тону в тебе.
Кто-то со всей силы трясёт меня за плечо, вырывая из блаженства.
Наш чудесный мир содрогается, как при землетрясении. Всё вокруг – руины. Краски смываются, делая мир бесцветными, безжизненными. Ты становишься прозрачной, словно приведение. Я пытаюсь ухватиться за твою руку, прижать к себе, но ладонь проходит сквозь твоё тело. Будто фантом ты стоишь у самого края разваленного мира, и глаза твои блестят от слёз. Чувствую неприятную дрожь. Карточный домик под влиянием сильного ветра рассыпается по глубинам моей души, оседает на сердце и оно болезненно сжимается. Меня засасывает в бездну. Не могу дышать. Я падаю, падаю в пустоту, и. просыпаюсь.
Авторы и читатели, расскажите: Любите ли вы описывать/читать в романах, как описывают сны? Считаете ли вы, что такой приём интересен в художественном тексте или он часто бессмысленен, для красного словца?
Напомню, что первая часть книги «Виноградные грёзы» закончена,
и я буду счастлива видеть ваши отзывы о сюжете и персонажах :з.
Литературный наставник
Учимся писать и находить свою аудиторию
Как писать сон, бред. 8. Подходы к изображению сна в литературном произведении
Шемякин. Первый сон Раскольникова (из романа Достоевского «Преступление и наказание»)
На Западе литературные наставники, как правило, не советуют начинающим писателям использовать приём «сон». Они считают, что начинающий не в состоянии хорошо написать литературный сон и бред, поэтому лучше перестраховаться (американские издательские редакторы не любят литературные сны) и начинать с более простых изобразительных приёмов.
Но если начинающий писатель всё же решил включить в своё произведение сновидения, то, прежде чем сесть писать, он должен озаботиться несколькими соображениями. Перечислю некоторые из них.
Тот факт, что писатель решил включить сновидения в своё произведение, ещё не означает, будто он специалист по изображению снов. У литературных снов есть своя специфика изображения, её нужно освоить, как минимум, применительно к тому жанру, в котором автор пишет. Изучение реальных и литературных сновидений не только придаст писателю уверенность, но и способно навести автора на оригинальные идеи и подсказать нужные изобразительные приёмы. Неподготовленный писатель обязательно «провалит» изображение сна, поэтому сны у начинающих писателей ― вечно спешащих выставиться на публику и не желающих учиться, ― как правило, не удаются.
К этому есть серьёзные объективные причины. Многие издатели, редакторы, литературные агенты и весьма значительный процент аудитории читателей не любят сны в художественных произведениях. Читатели, особенно молодые, просто пролистывают страницы со снами, не желая отвлекаться от основного сюжета. Другие читатели видят в снах дешёвый приём манипулирования собой со стороны автора. Третьи считают: художественная литература и кино снами и бредами настолько перегружены, что «сон» как приём стал банальным и теперь уже не в состоянии вызвать в читателе интерес и сочувствие.
Вот пример отношения одного американского читателя к снам в популярной серии романов «Сумерки» («Twilight») Стефани Майер:
«Одна из вещей, которые раздражали меня до смерти, было постоянное использование сна. В каждой книге, я думаю, использованы по меньшей мере три сна, а в некоторых ― и того больше. Некоторые из них были интересными и полезными для сюжета, но другие застряли в середине строительства интриги ― и они ужасно раздражают и совершенно бесполезны. Но я признаю, что ненавижу читать любые сны, даже имеющие хороший вид».
Писатель, конечно, может возразить: это слишком «простые читатели», с клиповым восприятием художественного литературного произведения… Но может быть справедливо и другое объяснение: сон написан из рук вон плохо, произведение «перегружено» снами и бредами.
Освоив реальные и литературные сны (пункт 1), писателю будет легче создавать интересные насыщенные смыслами и сюжетными ходами, захватывающие воображение читателя.
Убедившись, что сон в произведении необходим, определите: 1) значение сна для уснувшего персонажа; 2) как сон будет продвигать литературную историю (сюжет) вперёд. Другими словами, нужно ― в традициях русского литературоведения ― выделить идеологическую, психологическую и сюжетную функции сна, и найти взаимосвязь между их особенностями и свойствами художественной реальности в произведении.
Особенно важно условие, чтобы сон продвигал сюжет. Хотя сон ― не реальное явление, он может сделать сюжет более интересным несколькими способами:
1) сон может подтолкнуть развитие характера: персонаж просыпается, принимает продиктованное сном решение и совершает новый для себя поступок;
2) сон может развить в характере страхи, которые в будущем не позволят персонажу принимать логичные решения;
3) сон может показать предысторию персонажа. Рассказать читателю прошлые события во сне персонажа ― представляется простой задачкой. Но тогда сам сон должен быть очень убедительным и по содержанию, и по форме.
Далеко не любое место в произведении пригодно для размещения сна. Начало романа (пролог, предыстория) и наполненные действиями места сюжета (кризис, кульминация), не столь хороши для размещения снов. Очень редко романы начинаются с описания сна. У начала традиционного романа с аристотелевским сюжетом есть своя задача ― «запустить» основной сюжет, и сон мешает её решать. В кульминацию, когда напряжение должно нарастать, сон персонажа будет выглядеть как снижающий напряжение, перебивающий главный сюжет эпизод или сцена, как если бы олимпийский бегун-марафонец ближе к концу дистанции вдруг присел или прилёг отдохнуть в теньке оливкового дерева. В кульминацию читатель пропустит сон и вернётся к реальной литературной истории. Литературные агенты и редакторы обязательно вымарывают сны из кульминаций. Исключения составляют произведения из бессюжетных жанров, где кульминаций попросту нет.
Физические сны человека длятся от пяти до сорока пяти минут. Но во сне время может сильно искажаться, и очень часто сновидцу кажется, что сон длился дольше, чем это было на самом деле. Некоторые исследователи утверждают: чем дольше человек спит, тем короче становятся его сны. Продолжительность литературных снов, естественно, отличается от таковой реальных.
Важно не злоупотреблять длительностью снов. Например, «Первый сон Раскольникова» (об убитой у кабака лошади) ― это сон-воспоминание, он слишком длинный, слишком последовательный, слишком логичный и «земной», без фантазийных превращений, поэтому абсолютно не похож на сон. Достоевский этим сном, конечно, решает в романе свои идеологические и художественные задачи, но сам сон написан плохо, с натяжкой, ― точнее, эту, по сути, вставную новеллу нужно было давать не сном, а каким-то другим приёмом или просто в форме повествования от третьего лица: «Раскольникову вспомнилось…»
На Западе сны советуют писать коротко. «Я не вижу смысла страницу за страницей заполнять описанием сна. А если сон длинный, он, вероятно, не написан в истинном формате сна», ― пишет один из американских литературных наставников. Обоснование таково: длинное описание сна может разорвать поток литературной истории, а это принесёт произведению больше вреда, чем пользы.
Возражу: это коммерческий издательский подход, нацеленный на современного рядового западного читателя, сосредоточенного исключительно на сюжете, а не на смыслах, нацеленный на читателя, не обращающего внимание на ассоциативные ряды, на знаки в тексте и т. д. Да, в остросюжетных жанрах не до длинных снов. Но там и не до длинных описаний обстановки, не до подробных портретов, не до пейзажей и других элементов произведения, чем славится непревзойдённая русская литература. Сон должен быть оправдан идейно и композиционно, а длинный он или короткий ― не суть. Есть целые произведения, состоящие из снов.
Этот пункт является продолжением пункта 1. Нужно знать свою реакцию на пробуждение, поинтересоваться как реагируют на пробуждение от незабываемого сна ваши друзья и близкие, найти сцены пробуждения в литературных произведениях того же жанра, что и ваше. Это позволит изобразить реакцию персонажа на пробуждение убедительно.
Примеров неправдоподобных реакций на приснившийся кошмарный сон в литературе немало. Эпатирующие начинающие авторы, например, пишут: проснувшийся персонаж «с диким криком вскочил с постели». Это звучит совершенно неубедительно. Очнувшись после дурного сна, человек может дёрнуться, обнаружить себя вспотевшим, с учащённым сердцебиением, тяжело дышащим, в скомканных простынях, может упасть с постели… Но то, чтó представляется спящему «диким криком ужаса», в большинстве случаев на деле ― лишь тихий невнятный стон. В любом случае, даже если крайние реакции («дико закричал…», «вскочил и бросился…», «с багровым лицом села на постели, с криком умирающей в горле…») иногда случаются в реальной жизни, автору в первую очередь нужно заботиться о художественной правде, а крайности в сценах пробуждения от ужасного сна скорее всего прозвучат неправдоподобно или кощунственно для абсолютного большинства читателей.
Основные элементы структуры литературного сна перечислены в разделе «Как литературоведы изучают литературный сон» в большой теме «Как писать сон, бред», изучаемой в Школе писательского мастерства Лихачева. Писатель должен отработать эти элементы, тогда сон хорошо «впишется» в произведение, не будет восприниматься читателем как чужеродный «надуманный» материал.
Здесь ещё нужно ответить на вопросы: 1) персонаж осознаёт, что видит сон? 2) сон покажется сюрреалистическим или будет походить на реальность, окружающую персонаж?
Это особенно важно для литературных произведений, предназначенных для экранизации. В этом случае глаза персонажа, видящего сон, должны уподобляться объективу кинокамеры. Другими словами: сон лучше писать в настоящем времени. Не имеет значения, что остальная часть произведения написана в прошедшем времени. Сон всегда происходит в данный момент, в настоящем времени, и читатель знает это на уровне инстинкта, бессознательно. Сон в настоящем времени вызовет в читателе больше эмоций.
Ещё нужно определить: сон цветной или монохромный. Нередко в цветной кинокартине сны подаются в чёрно-белом цвете ― это чтобы даже недалёкий зритель понял. А вот у литературного героя Раскольникова сны были цветными, и подавать их на экране чёрно-белыми было бы неправильно, Достоевскому это не понравилось бы.
Сон следует использовать с осторожностью, чтобы он нечто добавлял литературной истории, а не заменял её. Если у писателя есть специальная программа форматирования рукописи или есть знакомый издательский редактор, то желательно посоветоваться с последним, чтобы узнать конкретные (принятые в издательстве) руководящие принципы форматирования снов.
Форматирование должно помочь читателю помочь понять, что он читает описание сна. Советы здесь таковы:
1) перед сценой сна сообщить, что персонаж уснул, или после пробуждения персонажа сообщить, что это был сон;
2) пробелами, кавычками или многоточиями отметить чёткие границы, где сон начинается и где ― заканчивается;
3) отметить сон курсивом, другим шрифтом или как блок цитаты;
4) написать сон в настоящем времени, независимо от того, в каком времени пишется литературная история в произведении. Различие во времени сразу бросится в глаза читателю.
Итак, в книгоиздании западных стран нередко сны выделяются курсивом или набираются другим шрифтом (но тогда не курсивом), чтобы читатель мог легче отличить описание сна от текста остальной литературной истории. Когда американские писатели выделенные курсивом сны переводят в обычный шрифт, чтобы читатель не сразу догадался, что это сон, то такое авторское самоуправство называется «отступить от правил».
В российском книгоиздании курсив и другое особенное форматирование снов не используется. Иногда текст снов выделяют кавычками. Но обычно повествователь просто сообщает: «Ему снилось, как…», «Но это был сон…» В таких случае никакого особенного форматирования не нужно.
Здесь нужно задаться несколькими вопросами.
1) Что произойдёт, если писатель не вставит сон в свою литературную историю? (Ср.: на месте Достоевского я бы не стал вставную новеллу об убийстве лошади пьяными мужиками в «Преступлении и наказании» изображать в форме «Первого сна Раскольникова»).
2) Есть ли другой способ, кроме сна, чтобы подать характер своего персонажа или эпизод литературной истории?
3) Что именно писатель хочет добавить к характеру персонажа или к литературной истории с помощью приёма сна?
4) Сон персонажа лучше показать или о сне лучше рассказать?
5) Если сновидец и повествователь ― не одно лицо, кому из них поручить рассказ о сне?
Вспомните об этом в нужный момент!
Если вы нашли моё сообщение полезным для себя, пожалуйста, расскажите о нём другим людям или просто дайте на него ссылку.
Узнать больше вы всегда можете в нашей Школе писательского мастерства: http://book-writing.narod.ru
Услуги редактирования (развивающего и стилевого) и корректуры рукописей: http://book-editing.narod.ru
Лихачев Сергей Сергеевич 
Как написать сон в книге
Прежде чем непосредственно приступить к теме, полезно уточнить термины, без которых невозможно будет обойтись в дальнейшем. Основными терминами здесь являются «сон» и «сновидение». В обиходном употреблении два этих слова часто смешиваются, между ними не проводится чёткой грани. Часто понятием «сон» мы подменяем термин «сновидение». Но с литературоведческой точки зрения такое замещение недопустимо. Сон — это «наступающее через определённые промежутки физиологическое состояние покоя и отдыха», тогда как сновидение ― это «образы, возникающие во время сна». Таким образом, главным составляющим в определении понятия «сон» является процесс, а в понятии «сновидение» ― образ.
Во времена Достоевского сон и сновидения рассматривались вместе, даже присоединяя к ним ещё и сноподобные явления, например, галлюцинации, видения, грёзы и т. п.
Сам Достоевский ни в жизни, ни на страницах своих произведений не проводит разграничения между сном и сновидением. Вспомним хотя бы его «Петербургские сновидения в стихах и прозе», где, вынося в заголовок фельетона слово «сновидения», писатель далее пользуется исключительно словом «видение», тем самым смежая эти понятия: «И вот с тех пор, с того самого видения (я называю моё ощущение на Неве видением)». В другом произведении Достоевского находим следующие строки: «Мечта скверная, мечта ужасная, и ― слава богу, что это только лишь сон!» Здесь ярко прослеживается такая особенность повествования, как неразличение материального, в данном случае сна как физиологического процесса, и идеального (видения, мечты). Это неразличение вытекает из смешения сна и бодрствования самим писателем в реальной жизни.
Неразграничение Достоевским в своих произведениях сна и яви вполне согласуется с научной концепцией того времени, а мы знаем, что писатель всегда старался обосновать поступки своих героев психологическим правдоподобием. В исследовании К.Д. Кавелина есть следующее определение сна: «Сон ― явление на рубеже психического и материального элементов, в котором эти элементы непосредственно между собой соприкасаются». Как видно из этого определения, психическое (идеальное) и физиологическое (материальное) здесь не разграничиваются.
Охарактеризовав сон и сновидение с точки зрения различной природы происхождения (физиологической и психологической), не следует, тем не менее, проводить принципиального разграничения между ними. Тем более что сам Достоевский не делал этого разграничения. Ведь невозможно, цитируя писателя, заменять слово «сон», употребленное им в значении «сновидение», на другое, что было бы необходимо сделать с точки зрения научного подхода.
Мир снов и сновидений издревле интересовал человека как что-то столь же близкое нашему пониманию сколь далёкое от него. Бодрствуя, мы видим и понимаем, чтó происходит вокруг, оцениваем происходящее ― наше сознание работает так, как мы этого хотим. Но что происходит с сознанием человека во сне? Тайна, покрытая мраком ночи…
По мнению В. Руднева, два ключевых архетипических представления ― «жизнь есть сон» и «смерть есть сон» в европейскую культуру проникли разными путями, пройдя ряд культурных опосредований. Так, Руднев пишет:
«Сон ― обычная метафора смерти в христианстве В целом можно говорить, что христианство относится ко сну и сновидению отрицательно (излишне говорить, что гадание по снам, сонники и т. д. ― элементы языческой народной культуры и скорее противостоят христианству) в силу явной семиотичности своей доктрины. В христианстве всё ― Текст. То мистическое, что от Бога, строго кодифицировано семиотически ― в молитве, ритуале, посте, службе и т. д. Сновидение же есть нечто совершенно противоположное Откровению. Оно неконтролируемо и потому оно совершенно очевидно от дьявола, так как именно в сновидении выходят наружу подавленные дьявольские поползновения ― сексуальность, честолюбие и т. д.
Идея о том, что жизнь это сон пришла, конечно, с Востока, через классический махаянистский буддизм, проникнув в дальневосточные эзотерические учения, прежде всего дао и чань.
Иллюзорность и ничтожность жизни, последовательный отказ от неё ― одна из важнейших доктрин классического буддизма. Поэтому если в христианстве сон — метафора смерти, то здесь сон безусловно метафора жизни, её пустоты и иллюзорности».
В дальнейшем, эти два представления в равной степени оказались актуальными для европейской культуры. К примеру, осмысление смерти как сна (и вопрос о том, каков характер сновидений, снящихся после смерти) мы обнаруживаем в знаменитом монологе Гамлета «Быть или не быть» из трагедии Шекспира «Гамлет», в котором герой, размышляя о смерти, задается вопросом:
«Умереть ― уснуть ― не более того. И подумать только, что этим сном закончится боль сердца и тысяча жизненных ударов, являющихся уделом плоти, ― ведь это конец, которого можно от всей души пожелать! Умереть. Уснуть. Уснуть, может быть, видеть сны; да, вот в чём препятствие. Ибо в этом смертном сне какие нам могут присниться сны».
Руднев, конечно, упрощает и «выпрямляет» христианское понимание сна. Вспомним, что сон может обладать профетической (пророческой) функцией и иметь Божественный источник: так, Иосиф Прекрасный растолковал фараону сон о семи тучных и семи худых коровах, ниспосланный Богом (Быт. гл. 41: 16-25), православные жития и предания изобилуют примерами, когда именно во сне святым ниспосылалась Благодать, например, указывалось место строительства будущего монастыря.
Цветные сны снились Раскольникову — герою романа «Преступление и наказание» Достоевского
Особенность сна литературного героя заключается в том, что читатель, имея возможность сравнить его содержание с последующими событиями в судьбе персонажа, может угадать логику автора и раскрыть значения символов.
Сон в литературном произведении ― выделенный фрагмент текста, имеющий следующие отличительные особенности:
1) максимальная сжатость, схематичность;
2) обилие символики (вследствие этого — концентрация на небольшом участке текста основных смысловых нитей и мотивов);
3) стилевое несоответствие ко всему произведению (дискретность повествования объясняется потоком сознания, отсюда и «бессвязность» ассоциаций).
Слово-символ в литературном произведении прежде всего многозначная структура, которая определяется единством и взаимозависимостью трёх семантических измерений: а) русской языческой символикой; б) микро- и макроконтекстом произведения; в) функцией сна, во-первых, раскрывать душевное состояние сновидца (Татьяны Лариной в «Евгении Онегине» Пушкина) или его близких (положив под подушку зеркало, Татьяна гадала на своего суженого, т. е. на Онегина); и, во-вторых, предсказывать будущее.
В любой энциклопедии можно прочесть: сновидение — субъективное восприятие некоторой реальности, которая может включать в себя изображения, звуки, голоса, слова, мысли или ощущения во время сна. Сновидящий обычно не понимает, чтó находится во сне, принимая окружающее за реальность, и обычно не может сознательно воздействовать на сюжет сна. Издавна считалось, что сновидение несёт некое зашифрованное сообщение. Как правило, в древних и традиционных культурах бытовала вера в то, что это послание имеет отношение прежде всего к будущему человека или его окружения. Сновидения посылались человеку высшими существами (богами и проч.) именно с этой целью.
Прочитав приведённую выше статью из энциклопедии, трудно не проникнуться глубоким таинством сновидений. Это таинство подобно трясине: узнав немного, хочется узнавать ещё и ещё, постигать новые глубины. Так же, как и сами сны, это знание заполняет сознание и никогда нельзя пресытиться этим знанием, как нельзя пресытиться сном.
В филологической литературе в большинстве случаев сны персонажей никак не определяются. Рассматриваются в основном их отдельные виды и функции, а также мотивная структура снов в произведениях разных авторов.
Слово «сон» используется не как научный термин, что способствует смешению этой формы с рядом других, отнюдь не тождественных ей (в частности, с «видением»). Нередко в рамках одной литературоведческой работы сон персонажа обозначается разными, но не синонимичными понятиями: «форма художественного языка», «устойчивый художественный приём», «мотив».
Поскольку в научной традиции отсутствует чёткое определение литературных сновидений, не выработаны и критерии для их выделения в тексте. Негативные последствия этого особенно заметны при изучении произведений, в которых сон тяготеет к максимальному смешению с действительностью. Так, в исследованиях, посвящённых роману В. Набокова «Приглашение на казнь», сны как вставные формы либо вообще не рассматриваются из-за сложности их обнаружения, либо анализируются лишь наиболее очевидные случаи их присутствия в тексте.
Недостаточно чёткое разграничение сна как элемента художественного произведения и как психо-физиологического явления влечёт за собой то, что сны персонажей часто рассматриваются лишь с точки зрения их значимости для изображения различных психологических состояний. В качестве другой крайности можно назвать анализ только сюжетной функции снов. В обоих случаях игнорируется двойственная природа литературных сновидений, которые не только предоставляют огромные возможности для изображения психологии героя, но и являются элементом картины мира в произведении.
Значение снов в общей структуре художественной реальности не выделялось пока в качестве особой функции этой формы, хотя такая необходимость в известной мере осознается. Сегодня внимание исследователей литературных снов приковано к таким темам: сновидение и миф, сновидение и творчество, сновидение и бессознательное, сновидение и текст, язык сновидений, хронотоп сновидений.
По Юнгу, архетипы появляются в мифах и сказках точно так же, как и в сновидениях и продуктах фантазии. Сновидение можно рассматривать как личный миф. Оно приводит в движение миф в современной культуре, активизирует в человеке способность к мифотворчеству, это феномен надкультурный, обогащающий разные мифологии. В снах могут возникать мифологические сюжеты, но непоследовательно, в причудливом сочетании с глубоко личной символикой сновидца, который может непосредственно участвовать и даже влиять на события сна. Можно отметить сходство в законах функционирования сна и мифа. Сон, как и миф, нуждается в толковании, в переводе с языка символов на язык понятий, он возвращает человека к мифологической сакральной эпохе. Эта эпоха называется в космогониях некоторых народов эпохой сновидений.
Не менее активно, чем в мифах, сновидения используются и в фольклоре, где они является выражением народных представлений о жизни и смерти. Сновидения бытуют в качестве особого жанра и связаны с другими жанрами устного народного творчества: загадками, заклинаниями, заговорами. Они часто включаются в сказки, былины, лирические песни. Сновидения издавна используются в художественной литературе для создания таинственной атмосферы, иррационального фона произведения, мотивируют поступки персонажей, определяют их эмоциональное состояние. Начиная с фольклора и древнерусской литературы, сны предупреждают, поучают героев, служат знамениями, оказывают помощь в ориентации в духовном мире, визуализируют картины ада и рая, наставляют, дают отдых, исполняют желания, но и искушают, испытывают, ставят перед выбором, провоцируют. Сны амбивалентны по своей сути.
Сны многоаспектны, их можно подвергнуть какой-либо из традиционных классификаций, при этом толкования будут различными. Отыскивая «смысл» сновидения, можно запутаться в дебрях подсмыслов и ассоциаций. Можно обращаться к буддистской или оккультной интерпретациям, можно соотноситься с психоанализом или трансперсональной психологией, однако важно не уйти далеко в сторону от литературоведческого анализа снов и установления их связи с общей художественной концепцией автора.
Есть одна старинная притча. Философу приснилось, что он стал мотыльком. И, проснувшись, он уже не знал, кто он: мудрый старец, видевший во сне, будто он стал мотыльком, или мотылёк, которому снится, что он — мудрый старец.
В этой притче сон и явь переплетаются. И если даже философ не может провести между ними чёткую грань, чего же тогда ожидать от простых смертных? Иногда приходится слышать, что мы живём в мире иллюзий или в каком-то придуманном мире. Люди часто говорят о том, что им хотелось бы забыться и уйти от повседневных забот. Желание уснуть и не видеть ничего вокруг, так или иначе, возникает у каждого человека. Сон — это всегда что-то загадочное, необъяснимое.
В русской литературе сны всегда играли не меньшую, а иногда и бóльшую роль, чем действительность. Многие писатели делали сон полноценным действующим лицом своих произведений. Сны героев позволяют лучше понять характеры их героев, причины их поступков, отношение к людям и к себе. Ведь, по сути, сон — это время, когда освобождается подсознание человека. А оно не сковано внешними условностями, не позволяет лгать, притворяться и прикрываться масками. Наверное, именно по этим причинам авторы так часто прибегают к следующему приёму: раскрытие личности персонажа через его сон.
Проблематика сновидений, использованных в произведениях художественной литературы, широка и разнообразна. Часть из них имеет ярко выраженную политическую окраску, в других случаях сны помогают глубже понять субъективные переживания героев, есть сны-иносказания, а иногда сон выступает в произведении как средство, помогающее сделать текст более занимательным. Но как бы то ни было, сны в художественной литературе всегда служат для того, чтобы ярче отразить связь творческой фантазии писателя с реальной жизнью.
Сон американского солдата-северянина в гражданскую войну
Изображение сна — описание сновидения, вещего сна — весьма распространённый литературный приём. Он служит для самых разнообразных целей формального построения и художественной композиции всего произведения и его составных частей, для идеологической и психологической характеристики действующих лиц и, наконец, для изложения взглядов самого автора. Сон ― ведущий приём у писателей-романтиков. Метафорика снов очень часто становится ключом к пониманию идейного содержания произведений, авторской позиции.
Сон в художественном произведении может служить тем же целям, что и «эзопов язык», являясь как бы аллегорией, иносказанием.
Сны героев в произведениях русской литературы занимают особое место: через данный приём раскрывается внутренний мир героев, очень часто сны носят символичный смысл, «предсказывают» развитие сюжета; с помощью сна передаются внутренние переживания героев. В русской литературе сон как приём используется с XII века («Слово о полку Игореве»).
Ле Гофф считал, что сновидения периода греко-римского язычества обладают шестью основными свойствами — деление на сны правдивые и сны лживые; связь их с загробным миром; преобладание правдивых снов; типологическая систематизация сновидений в зависимости от того, «кто их посылает»; сновидение — сон души, высвободившейся из тела; использование специалистов по толкованиям сновидений.
В эпосе сны важны, потому что несут с собой чувство судьбы. Если писатель располагает достаточным пространством и хочет сложить историю, которая, по его мнению, послужит иллюстрацией идеи всесилия рока, он может очень плодотворно использовать сны и даже умножить их количество, чтобы усилить эффект.
В литературных памятниках сюжеты снов отчётливо распадаются на две группы явлений, функционирующих на разных уровнях абстракции и имеющих, по-видимому, различное происхождение:
1) представленные в сжатой форме, как украшение (обычно вещий сон, подлежащий толкованию, начиная уже с «Эпоса о Гильгамеше»);
2) в более свободной форме, как повествовательная рамка, обрамление произведения в целом (от него почти не отличается жанр видения). Сон одного из действующих лиц литературно-художественного произведения может служить как бы рамкой, или обрамлением, основного сюжета, своеобразно подчёркивая его и выделяя на фоне второстепенных подробностей.
Первая форма представлена в большинстве эпических традиций. Вторая форма стадиально более поздняя, возникает в римской литературе. В средневековой поэзии сновидение — один из самых частых типов рамочной конструкции (например, знаменитый «Роман о Розе», трактат Фруассара «Любовное сокровище», поэмы Эсташа Дешана «Любовное лэ», Рауля де Удана «Сон о преисподней»). Иногда он встречается и в прозе («Четырехголосая инвектива» Алена Шартье, 1422 г.).
Особое значение приём сновидения приобретает в литературе Нового времени, где являет усложнение своей структуры и функций.
Описание сновидения, как литературный приём, часто бывает эффектным в тех случаях, когда сложный, запутанный или фантастический и непонятный сюжет предлагается вниманию читателя без пояснения о том, что он составляет содержание сна, и только в самом конце автором добавляется, что всё это было во сне. К этому приёму прибегает Гоголь в повести «Майская ночь или утопленница».
В литературе Нового времени приём усложняется: психологический сон характеризует состояние героя. В творчестве Достоевского преобладает кризисная вариация сна, то есть сновидение, приводящее к перелому во внутренней жизни человека. Данный тип сна выступает как необычайно важное, этапное, кульминационное событие в духовной жизни героя. Сновидения данного типа являются своеобразным духовным катарсисом, этическим и мировоззренческим «чистилищем», путеводной нитью к первозданным и незыблемым, общечеловеческим моральным ценностям и императивам.
Ю. Лотман писал, что сон «говорит с человеком на языке, понимание которого принципиально требует присутствия переводчика. Сну необходим истолкователь — будет ли это современный психолог или языческий жрец», толкуя его, таким образом, как «текст», требующий анализа, перевода. Также Лотман писал: именно в сновидении
«… человек получает опыт ʺмерцанияʺ между первым и третьим лицом, реальной и условной сферами деятельности. Таким образом, во сне грамматические способности языка обретают ʺкак бы реальностьʺ. Область зримого, прежде простодушно отождествляемая с реальностью, оказывается пространством, в котором возможны все допустимые языком трансформации: условное и нереальное повествование, набор действий в пространстве и времени, смена точки зрения. Одна из особенностей сна состоит в том, что категории говорения переносятся в пространство зрения. Без этого опыта невозможны были бы такие сферы, как искусство и религия, то есть вершинные проявления сознания».
М. Гершензон формулирует проблему сновидения в литературе как «текста в тексте» — сновидение, как тигр в лесу на картинке для разгадывания, которого можно увидеть только при внимательном её рассматривании. Объектом его внимания был сон пушкинской Татьяны, о котором он пишет — «тайник — дверь заперта, мы смотрим в окно — внутри все загадочные вещи», с тех сон Татьяны, становится своего рода «тренажёром», на котором будут разработаны возможные подходы к проблемам сновидческого текста.
Сон Татьяны Лариной из «Евгения Онегина» Пушкина
В постмодернизме сновидения утрачивают романтическую окраску, зачастую свойственную снам в литературе Серебряного века. Они приобретают пародийность, игровой характер. Перестают быть «вторым миром», «отдельной реальностью», занимают своё место в повседневности, становятся равны ей и даже больше неё. Сновидения приобретают характер то навязчивого бреда, вытесняющего обыденную, бытовую реальность, то странных откровений о мироустройстве, в котором сосуществуют разные формы жизни.
Постмодернисты создали «пародийный оккультизм», обрабатывая по-новому увлекавшие символистов теософские, антропософские, иные оккультные доктрины. Включая в игровую сферу своих текстов многочисленные сновидения, постмодернисты пересмотрели серьёзное модернистское отношение к таинственным областям сознания. Исследователи постмодернистской прозы рассматривают сновидения как отдельную реальность, порой перекрывающую реальность обыденную, замещающую её, и выявляют механизмы этого замещения.
В произведении русских писателей разных прозаических и поэтических жанров сон выполняет определённую функцию. Сон в художественном произведении является как бы аллегорией, иносказанием. Таким снам присуще логическое построение, дидактичность, то есть нравоучение, поучение.
В культуре XX века сон становится одним из ведущих образов интеллектуальных игр наряду с лабиринтом, маской, зеркалом, садом, библиотекой, книгой. Сновидение становится игровым полем, на котором осуществляется игра автора и персонажей в сакральное.
В идеологизированных книгах место снов нередко занимает политика.
Возьмём, к примеру, хорошего немецкого писателя Германа Канта и его роман «Выходные данные». На протяжении 418 страниц не встречается ни одного художественного изображения сна. Роман написан довольно хорошо, в нём повествуется о том, как редактору лучшего в мире иллюстрированного журнала предложили министерский портфель, который герою романа Давиду Гроту кажется чересчур тяжёлым и ответственным. В романе много положительнейших рассуждений о любимой работе как о смысле жизни, запоминающихся страниц ― о нежности, проникновенных ― о любви, сотни предложений тонкого юмора и блестящей иронии, но за это постоянно мелькают слова о партии, Ленине, Сталине, Марксе и Энгельсе.
В таких конъюнктурных книгах, несмотря на талант автора, полностью отсутствуют сны. Нет описания снов и в произведениях, рассказывающих о всемирном братстве и всемирной любви, о социальной несправедливости и классовой борьбе.
Отсутствие литературных снов в идеологизированных романах и пьесах всё же не носит абсолютный характер. И в пропитанных христианской идеологией романах Достоевского, и, например, в остро идеологическом (антилиберальном) моём романе-эпопее «Свежий мемуар на злобу дня» сны и бреды занимают ключевое место в понимании характера спящих героев и описываемой эпохи.
Нередко сами писатели берут литературные образы из своих снов.
Так, согласно легенде, Данте увидел идею «Божественной комедии» во сне в Великую Пятницу 1300 года. Более того, в 1321 году, после его смерти часть манускрипта была утеряна (13 последних песен), но его сын Якопо увидел сон, в котором явившийся отец подсказал ему, где она лежит.
Мэри Шелли увидела во сне идею Франкенштейна (1818 г.).
Браунинг утверждал, что поэма «Чайльд-Роланд дошёл до Тёмной Башни» (1855 г.) пришла к нему во сне уже полностью написанной.
Стивенсону приснилась идея «Доктора Джекила и мистера Хайда».
Достоевский ― писатель во многом автобиографический, поэтому при изучении особенностей сновидений его героев необходимо учитывать то, какое большое влияние оказали собственные сновидения писателя на его профессиональную деятельность. Многие особенности личного сновидческого мира писателя отразились в его художественных произведениях.
Льву Толстому образ Анны Карениной явился во сне.
Стивен Кинг вдохновлялся своим сном при создании «Мизери», также как и при написании некоторых других книг.
Итак, сон в литературном художественном произведении помогает читателю проникнуть в глубинные, природные, пласты подсознания литературных героев. Сон играет либо компенсаторную роль нереализованного желания, либо имеет значение предощущения поворотного момента в жизни человека, вмешательства судьбы в планы героя; либо незначительные впечатления дня, получаемые извне, сон превращает в гиперболические формы времени, пространства и причинности, объясняющие религиозные и эстетические воззрения художественных персонажей.
Вспомните об этом в нужный момент
Альтернатива 2-летних Высших литературных курсов и Литературного института имени Горького в Москве, где учатся 5 лет очно или 6 лет заочно, — Школа писательского мастерства Лихачева. В нашей школе основам писательского мастерства целенаправленно и практично обучают всего 6-9 месяцев, а по желанию учащегося — и того меньше. Приходите: истратите только немного денег, а приобретёте современные писательские навыки и получите чувствительные скидки на редактирование своих рукописей.
Инструкторы частной Школы писательского мастерства Лихачева помогут вам избежать членовредительства. Школа работает круглосуточно, без выходных.
Обращайтесь: Лихачев Сергей Сергеевич
likhachev007@gmail.com
Заходите на другие блоги Школы писательского мастерства Лихачева