Как правильно пишется лунная соната бетховена

Морфемный разбор слова:

Однокоренные слова к слову:

Как правильно пишется лунная соната бетховена

§ 194. В составных названиях важнейших документов и сборников документов, государственных законов, а также архитектурных и других памятников, предметов и произведений искусства с прописной буквы пишется первое слово и собственные имена, напр.:

Конституция Российской Федерации, Федеративный договор, Устав ООН, Декрет о мире, Всеобщая декларация прав человека, Кодекс законов о труде, Уголовный кодекс РФ, Основы гражданского законодательства, Государственная конвенция по беженцам, Великая хартия вольностей, Ипатьевская летопись, Красная книга (перечень охраняемых животных и растений), Книга рекордов Гиннесса;

Сикстинская капелла, Исаакиевский собор, Большой Кремлёвский дворец, Пискарёвское мемориальное кладбище, Елагин дворец, Зимний дворец, Великая Китайская стена, Триумфальная арка, Водовзводная башня, Грановитая палата, Медный всадник (памятник), Венера Милосская, Колосс Родосский, Янтарная комната (в Царском Селе), Эйфелева башня, Царь-колокол;

Девятая симфония Бетховена, Вторая баллада Шопена, Первый концерт для фортепьяно с оркестром Чайковского, Ленинградская симфония Шостаковича, Лунная соната Бетховена.

Примечание 1. Начальное родовое наименование в подобных названиях архитектурных и других памятников, произведений искусства пишется со строчной буквы, напр.: памятник Пушкину, памятник «ТысячелетиеРоссии», дом Пашкова, портрет Достоевского работы Перова, полонез Огинского (но: Дворец конгрессов, Дворец наций ).

Примечание 2. В таких названиях мемориальных сооружений и сборников документов, как Могила Неизвестного Солдата, Стена Плача, Аллея Славы, Курган Бессмертия, Книга Памяти, с прописной буквы пишутся первое слово и последующие слова, выражающие высокие священные понятия; но в сочетании Вечный огонь — только первое слово.

Примечание 3. В названиях архитектурных памятников с первым словом — пишущимся через дефис прилагательным от географического названия, с прописной буквы пишутся оба компонента прилагательного, напр.: Санто-Домингский собор (ср. Санто-Доминго, город).

Примечание 4. О написании названий, связанных с религией, см. § 186, 187.

Примечание 5. Названия художественных стилей пишутся со строчной буквы, напр.: ампир, барокко, готика, рококо, ренессанс (ср. Ренессанс в значении эпохи, § 179).

Источник

Бетховен «Лунная соната». История шедевра.

Знаменитая Лунная соната Бетховена появилась в 1801 году. В те годы композитор переживал не лучшее время в своей жизни. С одной стороны, он был успешен и популярен, его произведения становились все более популярными, его приглашали в знаменитые аристократические дома. Тридцатилетний композитор производил впечатление жизнерадостного, счастливого человека, независимого и презирающего моду, гордого и довольного. Но в душе Людвига терзали глубокие переживания – он стал терять слух. Это было страшной бедой для композитора, ведь до болезни слух Бетховена отличался изумительной тонкостью и точностью, он способен был заметить малейший неверный оттенок или ноту, почти зрительно представлял себе все тонкости богатых оркестровых красок.

Причины болезни так и остались неизвестными. Возможно, дело было в чрезмерном напряжении слуха, или в простуде и воспалении ушного нерва. Как бы то ни было, невыносимый шум в ушах мучил Бетховена и днем, и ночью, и целое сообщество профессионалов в области медицины ничем не могло ему помочь. Уже к 1800 году композитору приходилось стоять очень близко к эстраде, чтобы слышать высокие звуки игры оркестра, он с трудом различал слова говоривших с ним людей. Он скрывал свою глухоту от друзей и близких и старался поменьше бывать в обществе. В это время в его жизни появилась юная Джульетта Гвиччарди. Ей было шестнадцать, она обожала музыку, прекрасно играла на рояле и стала ученицей великого композитора. И Бетховен влюбился, сразу и безвозвратно. Он всегда видел в людях только лучшее, а Джульетта представлялась ему совершенством, невинным ангелом, сошедшим к нему для утоления его тревог и печалей. Его пленили жизнерадостность, добродушие и общительность юной ученицы. У Бетховена и Джульетты завязались отношения, и он почувствовал вкус к жизни. Он стал чаще выходить в свет, он заново научился радоваться простым вещам – музыке, солнцу, улыбке возлюбленной. Бетховен мечтал, что когда-нибудь назовет Джульетту женой. Наполненный счастьем, он начал работу над сонатой, которую назвал «Соната в духе фантазии».

Но его мечтам не суждено было сбыться. Ветреная и легкомысленная кокетка завела роман с аристократичным графом Робертом Галленбергом. Ей стал неинтересен глухой, необеспеченный композитор из простой семьи. Очень скоро Джульетта стала графиней Галленберг. Соната, которую Бетховен начал писать в состоянии настоящего счастья, восторга и трепетной надежды, была закончена в гневе и ярости. Ее первая часть медленная и нежная, а финал звучит, как ураган, сметающий все на своем пути. После смерти Бетховена в ящике его письменного стола нашлось письмо, которое Людвиг адресовал беспечной Джульетте. В нем он писал о том, как много она для него значила, и какая тоска нахлынула на него после измены Джульетты. Мир композитора рухнул, а жизнь потеряла смысл. «Лунной» сонату назвал один из лучших друзей Бетховена, поэт Людвиг Рельштаб, уже после его смерти. При звуках сонаты он представлял себе тихую гладь озера и плывущую по ней одинокую лодку под неверным светом луны.

Источник

«Лунная соната» (Соната №14 Cis-moll, Opus 27 №2)

В сонате 3 части:
1. Adagio sostenuto
2. Allegretto
3. Presto agitato

Считается, что «чудесной девушкой» была ученица Бетховена, 17-летняя графиня Джульетта Гвиччарди, которой он посвятил вторую сонату Opus 27 или «Лунную сонату» (Mondscheinsonate).

Популярное и удивительно прочное название «лунной» укрепилось за сонатой по инициативе поэта Людвига Рельштаба, который (в 1832 году, уже после смерти автора) сравнил музыку первой части сонаты с пейзажем Фирвальдштетского озера в лунную ночь.

Против подобного наименования сонаты не раз возражали. Энергично протестовал, в частности, Л. Рубинштейн. «Лунный свет, — писал он, требует в музыкальном изображении чего-то мечтательного, меланхолического, задумчивого, мирного, вообще нежно светящего. Первая же часть сонаты cis-moll трагическая с первой до последней ноты (на это намекает и минорный лад) и таким образом представляет подернутое облаками небо — мрачное душевное настроение; последняя часть бурная, страстная и, следовательно, выражающая нечто совершенно противоположное кроткому свету. Только маленькая вторая часть допускает минутное лунное сияние. ».

Это одна из самых популярных бетховенских сонат, и одно из самых популярных фортепианных произведений вообще («Лунная соната» в поп-культуре).

Первая часть, до диез минор, написана в форме, близкой к усеченной сонатной. Она открывается октавными аккордами в левой руке и триольными фигурациями в правой. Мелодия, которую Берлиоз назвал «плачем», проходит в основном в правой руке на фоне остинатных триолей. Часть исполняется pianissimo (очень тихо), достигая в кульминации лишь mezzo forte.

Это adagio sostenuto производило и производит огромное впечатление на слушателя; так, Берлиоз назвал его «одной из тех поэм, которые не в силах выразить человеческий язык». Произведение было очень популярно и при жизни Бетховена, что несколько раздражало самого композитора, который как-то заметил своему ученику Карлу Черни: «конечно, я написал вещи и получше».

Александр Серов находит в первой части сонаты выражение «смертельного уныния».

Эта часть состоит из трех необычайно выразительных и очень ясно различимых музыкальных элементов, как пишет А. Б. Гольденвейзер: «Спокойное движение как бы хоральных аккордов, определяемое движением басовых октав; гармоническая триольная фигурация, с неумолимостью проходящая через всю часть, — сравнительно редкий у Бетховена пример выдержанного через все сочинение однообразного ритмического движения, так часто встречающегося у Баха, и, наконец, скорбный малоподвижный мелодический голос, ритмически почти совпадающий с линией баса. Соединяясь в одно гармоническое целое, каждый из этих элементов живет самостоятельной жизнью, образуя непрерывную живую декламационную линию, а не «подыгрывая» только свою партию к ведущему голосу.»

Вторая часть представляет собой довольно обычное скерцо и трио, момент относительного спокойствия перед бурным финалом. Она написана в ре-бемоль мажоре, энгармонически равном до-диез мажору, параллельному тональности первой части (до-диез минор). Франц Лист описывал вторую часть, как «цветок между двух пропастей». Динамически здесь доминирует пиано, однако яркие сфорцандо и противопоставления форте-пиано придают музыке достаточно жизнерадостный общий характер.

Генрих Нейгауз, «Об искусстве фортепианной игры»: ««Утешительное» настроение второй части у недостаточно чутких учеников легко переходит в увеселительное скерцандо, в корне противоречащее смыслу произведения. Я слышал десятки, если не сотни раз такую трактовку. В таких случаях я обычно напоминаю ученику крылатое словцо Листа об этом аллегретто: «Это цветок между двух пропастей», и стараюсь ему доказать, что аллегория эта не случайна, что она удивительно точно передает не только дух, но и форму сочинения, ибо первые такты мелодии напоминают поневоле раскрывающуюся чашечку цветка, а последующие — свисающие на стебле листья. Прошу помнить, что я никогда не «иллюстрирую» музыку, то есть в данном случае я не говорю, что эта музыка есть цветок, — я говорю, что она может вызвать духовное, зрительное впечатление цветка, символизировать его, подсказать воображению образ цветка.»

Александр Серов: «Позабываю сказать, что в этой сонате есть еще скерцо. Нельзя не удивляться, как тут замешалось это скерцо, не имеющее никакого отношения ни к предыдущему, ни к последующему. «Это цветок между двух пропастей», сказал Лист. Пожалуй! Но такое место, я полагаю, не слишком эффектно для цветка, так что с этой стороны метафора господина Листа, может быть, и не лишена верности.»

Сочетание сложных хроматизмов и очень быстрых акцентированных арпеджио делают эту часть одной из наиболее сложных и даже виртуозных произведений для фортепиано соло, требуя от исполнителя превосходных технических навыков для соблюдения авторских указаний метронома.

Считается, что именно третья часть «Лунной сонаты» была образцом и вдохновением для Фантазии-экспромта Шопена.

Ромен Роллан: «Внезапное адажио… пиано… Человек, доведенный до крайности, умолкает, дыхание пресеклось. И когда через минуту дыхание оживает и человек поднимается, кончены тщетные усилия, рыдания, буйства. Все сказано, душа опустошена. В последних тактах остается только величественная сила, покоряющая, укрощающая, принимающая поток.»

Интенсивное использование сфорцандо в сочетании с несколькими стратегически расположенными пассажами фортиссимо создает ощущение очень мощного звучания всей части, несмотря на формальное преобладание piano.
В этом бурном сонатном аллегро две основные темы, в которых использованы разные техники варьирования.

Педаль в «Лунной сонате».

В начале сонаты стоит указание Бетховена по-итальянски: «Должно играть всю пьесу (имеется в виду первая часть) очень деликатно и без демпферов» («Si deve suonare tutto questo pezzo delicatissimamente e senza sordino»). Однако, современные инструменты имеют значительно большее время звучания открытой струны, чем рояли времен Бетховена, поэтому при выполнении этой авторской рекомендации создается очень размытое и диссонирующее звучание.

Одним из способов решения этой проблемы является использование аутентичных инструментов или их копий. Сторонники такого «исторического» подхода к исполнению находят возможным точное выполнение авторских указаний, в том числе касающихся педали. («Аутентичное» исполнение сонат Бетховена: часть I, часть II, часть III (Beethovenfest-2009).)

При исполнении на современных инструментах, большинство пианистов пытаются достичь такого же эффекта с помощью периодического снятия педали, чтобы избежать диссонансов (как правило, при смене гармонии).

За 150 лет своего существовании «лунная» соната вызывала и вызывает восторг музыкантов и всех любящих музыку. Эту сонату, в частности, чрезвычайно ценили Шопен и Лист (последний составил себе особую славу ее гениальным исполнением). Даже Берлиоз, вообще говоря, довольно равнодушный к фортепианной музыке, находил в первой части «лунной» сонаты поэзию, невыразимую человеческими словами.

В России «лунная» соната неизменно пользовалась и продолжает пользоваться самым горячим признанием и любовью. Когда Ленц, приступив к оценке «лунной» сонаты, отдает дань множеству лирических отступлений и воспоминаний, чувствуется взволнованность критика, мешающая ему сосредоточиться на анализе предмета.

Улыбышев причисляет «лунную» сонату к произведениям, отмеченным «печатью бессмертия», обладающим «самой редкой и самой прекрасной из привилегий — привилегией равно нравиться посвященным и профанам, нравиться до тех пор, пока будут уши, чтобы слышать, и сердца, чтобы любить и страдать».

Серов назвал «лунную» сонату «одной из вдохновеннейших сонат» Бетховена.

Характерны воспоминания В. Стасова о молодых годах, когда он и Серов восторженно воспринимали исполнение «лунной» сонаты Листом. «Это была, — пишет Стасов в своих мемуарах «Училище правоведения сорок лет тому назад», та самая «драматическая музыка», о которой мы с Серовым в те времена больше всего мечтали и поминутно обменивались мыслями в нашей переписке, считая ее той формой, в которую должна окончательно обратиться вся музыка. Мне показалось, что в этой сонате есть целый ряд сцен, трагическая драма: «в первой части — мечтательная кроткая любовь и состояние духа, по временам наполненное мрачными предчувствиями; дальше, во второй части (в scherzo) — изображено состояние духа более покойное, даже игривое — надежда возрождается; наконец, в третьей части — бушует отчаяние, ревность, и все кончается ударом кинжала и смертью».

«Лунная» соната вошла и в русскую художественную литературу. Так, например, эту сонату играет в пору сердечных отношений с мужем героиня «Семейного счастья» Льва Толстого (главы I и IX).

Естественно, что «лунной» сонате посвятил немало высказываний вдохновенный исследователь духовного мира и творчества Бетховена — Ромен Роллан.

Метко характеризует Ромен Роллан круг образов сонаты, связывая их с ранним разочарованием Бетховена в Джульетте: «Иллюзия длилась недолго, и уже в сонате видно больше страдания и гнева, чем любви». Называя «лунную» сонату «мрачной и пламенной», Ромен Роллан очень верно выводит ее форму из содержания, показывает, что свобода сочетается в сонате со стройностью, что «чудо искусства и сердца, — чувство проявляет себя здесь как мощный строитель. Единство, которого художник не ищет в архитектонических законах данного отрывка или музыкального жанра, он обретает в законах собственной страсти»

В реалистическом психологизме «лунной» сонаты — важнейшая причина ее популярности. И прав был, конечно, Б. В. Асафьев, писавший: «Эмоциональный тон этой сонаты напоен силой и романтическим пафосом. Музыка, нервная к возбужденная, то вспыхивает ярким пламенем, то никнет в мучительном отчаянии. Мелодия поет, плача. Глубокая сердечность, присущая описываемой сонате, делает ее одной из любимейших и доступнейших. Трудно не поддаться воздействию столь искреннейшей музыки — выразительнице непосредственного чувства»

«Лунная» соната — блестящее доказательство того положения эстетики, что форма подчинена содержанию, что содержание создает, кристаллизует форму. Сила переживания порождает убедительность логики. И недаром в «лунной» сонате Бетховен достигает блестящего синтеза тех важнейших факторов, которые в предыдущих сонатах выступают более изолированно. Это факторы: 1) глубокий драматизм, 2) тематическая цельность и 3) непрерывность развития «действия» от первой части до финала включительно (crescendo формы).

Beethoven billed each of the two works published under Op. 27 as a «sonata quasi una fantasia,» presumably a hint that he was trying to meld the formal conventions of the eighteenth century sonata with a newer, freer, more Romantic style. Many musicians consider the first of this pair, the Piano Sonata No. 13 in E flat major (1800-1801), to be the superior work, but the Piano Sonata No. 14 in C sharp minor (1801) is by far more popular; in fact, it is one of Beethoven’s most beloved works, and its first movement takes a place among the most widely and instantly recognizable music the composer ever penned. The familiar appellation «Moonlight» is not the composer’s own, but the invention of German music critic Ludwig Rellstab, who compared the first movement’s rippling texture to the moonlight shimmering on Lake Lucerne.

The first movement is marked Adagio sostenuto, a virtual invitation to draw out the music to such an extent that the slight, probing melody becomes difficult to follow, leaving listeners to be hypnotized by the undulating arpeggios that serve as an introduction and then (theoretically) recede into accompaniment. The right tempo is key to the effectiveness of this movement. Played too fast, the music sounds mechanical; perhaps more frequently, though, it is played with with funereal slowness. A tempo between these extremes brings out the music’s yearning character, particularly in the portion in which slow sighs rise and fall in the treble, with a weary echo in the bass.

The first movement is not really in sonata form; it essentially lays out thematic material—a brooding opening, the «sighing» passage, and a regretful little hymn—with some poignant modulations along the way, then repeats everything. The second movement, Allegretto, is a short, delicate interlude with a syncopated tune in the treble that is interrupted by slightly darker ruminations in the bass during the central section. The Presto transforms the first movement’s contemplative arpeggios into a frantic, obsessive figure whose upward ripple that even infects the melody, investing the finale with a character that looks forward to the «Waldstein» Sonata. This movement, rather than the first, is the one that assumes a sonata allegro form, though Beethoven breaks with tradition by making all the thematic units equally agitated. If the Adagio was a reflection of private, inner thought, the Presto is high public drama, an unexpected and effective contrast to the sonata’s intimate beginning.

Источник