Том 6. Художественная проза (96 стр.)
Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году. Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, — всё в нем было необыкновенно привлекательно. Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении. Несколько друзей знали ему цену и видели улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, когда случалось им говорить о нем как о человеке необыкновенном. Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в «Московском телеграфе». Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит ведь и наш голос.
Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…
В Гергерах встретил я Бутурлина*, который, как и я, ехал в армию. Бутурлин путешествовал со всевозможными прихотями. Я отобедал у него, как бы в Петербурге. Мы положили путешествовать вместе; но демон нетерпения опять мною овладел. Человек мой просил у меня позволения отдохнуть. Я отправился один даже без проводника. Дорога всё была одна и совершенно безопасна.
Переехав через гору и спустясь в долину, осененную деревьями, я увидел минеральный ключ, текущий поперек дороги. Здесь я встретил армянского попа, ехавшего в Ахалцык из Эривани. «Что нового в Эривани?» — спросил я его. «В Эривани чума, — отвечал он; — а что слыхать об Ахалцыке?» — «В Ахалцыке чума», — отвечал я ему. Обменявшись сими приятными известиями, мы расстались.
Я ехал посреди плодоносных нив и цветущих лугов. Жатва струилась, ожидая серпа. Я любовался прекрасной землею, коей плодородие вошло на Востоке в пословицу. К вечеру прибыл я в Пернике. Здесь был казачий пост. Урядник предсказывал мне бурю и советовал остаться ночевать, но я хотел непременно в тот же день достигнуть Гумров.
Мне предстоял переход через невысокие горы, естественную границу Карского пашалыка. Небо покрыто было тучами; я надеялся, что ветер, который час от часу усиливался, их разгонит. Но дождь стал накрапывать и шел всё крупнее и чаще. От Пернике до Гумров считается 27 верст. Я затянул ремни моей бурки, надел башлык на картуз и поручил себя провидению.
Прошло более двух часов. Дождь не переставал. Вода ручьями лилась с моей отяжелевшей бурки и с башлыка, напитанного дождем. Наконец холодная струя начала пробираться мне за галстук, и вскоре дождь меня промочил до последней нитки. Ночь была темная; казак ехал впереди, указывая дорогу. Мы стали подыматься на горы. Между тем дождь перестал и тучи рассеялись. До Гумров оставалось верст десять. Ветер, дуя на свободе, был так силен, что в четверть часа высушил меня совершенно. Я не думал избежать горячки. Наконец я достигнул Гумров около полуночи. Казак привез меня прямо к посту. Мы остановились у палатки, куда спешил я войти. Тут нашел я двенадцять казаков, спящих один возле другого. Мне дали место; я повалился на бурку, не чувствуя сам себя от усталости. В этот день проехал я 75 верст. Я заснул как убитый.
Казаки разбудили меня на заре. Первою моею мыслию было: не лежу ли я в лихорадке. Но почувствовал, что слава богу бодр, здоров; не было следа не только болезни, но и усталости. Я вышел из палатки на свежий утренний воздух. Солнце всходило. На ясном небе белела снеговая, двуглавая гора. «Что за гора?» — спросил я, потягиваясь, и услышал в ответ: «Это Арарат*». Как сильно действие звуков! Жадно глядел я на библейскую гору, видел ковчег, причаливший к ее вершине с надеждой обновления и жизни, — и врана и голубицу излетающих, символы казни и примирения…
Лошадь моя была готова. Я поехал с проводником. Утро было прекрасное. Солнце сияло. Мы ехали по широкому лугу, по густой зеленой траве, орошенной росою и каплями вчерашнего дождя. Перед нами блистала речка, через которую должны мы были переправиться. «Вот и Арпачай», — сказал мне казак. Арпачай! наша граница! Это стоило Арарата. Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Никогда еще не видал я чужой земли. Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моею любимою мечтою. Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу, и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России. Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег. Но этот берег был уже завоеван: я всё еще находился в России.
До Карса оставалось мне еще 75 верст. К вечеру надеялся я увидеть наш лагерь. Я нигде не останавливался. На половине дороги, в армянской деревне, выстроенной в горах на берегу речки, вместо обеда съел я проклятый чюрек, армянский хлеб, испеченный в виде лепешки пополам с золою, о котором так тужили турецкие пленники в Дариальском ущелии. Дорого бы я дал за кусок русского черного хлеба, который был им так противен. Меня провожал молодой турок, ужасный говорун. Он во всю дорогу болтал по-турецки, не заботясь о том, понимал ли я его или нет. Я напрягал внимание и старался угадать его. Казалось, он побранивал русских и, привыкнув видеть всех их в мундирах, по платью принимал меня за иностранца. Навстречу нам попался русский офицер. Он ехал из нашего лагеря и объявил мне, что армия уже выступила из-под Карса. Не могу описать моего отчаяния: мысль, что мне должно будет возвратиться в Тифлис, измучась понапрасну в пустынной Армении, совершенно убивала меня. Офицер поехал в свою сторону; турок начал опять свой монолог; но уже мне было не до него. Я переменил иноходь на крупную рысь и вечером приехал в турецкую деревню, находящуюся в 20-ти верстах от Карса.
Соскочив с лошади, я хотел войти в первую саклю, но в дверях показался хозяин и оттолкнул меня с бранию. Я отвечал на его приветствие нагайкою. Турок раскричался; народ собрался. Проводник мой, кажется, за меня заступился. Мне указали караван-сарай; я вошел в большую саклю, похожую на хлев; не было места, где бы я мог разостлать бурку. Я стал требовать лошадь. Ко мне явился турецкий старшина. На все его непонятные речи отвечал я одно: вербана ат (дай мне лошадь). Турки не соглашались. Наконец я догадался показать им деньги (с чего надлежало бы мне начать). Лошадь тотчас была приведена, и мне дали проводника.
Я поехал по широкой долине, окруженной горами. Вскоре увидел я Карс, белеющийся на одной из них. Турок мой указывал мне на него, повторяя: Карс, Карс! и пускал вскачь свою лошадь; я следовал за ним, мучась беспокойством: участь моя должна была решиться в Карсе. Здесь должен я был узнать, где находится наш лагерь и будет ли еще мне возможность догнать армию. Между тем небо покрылось тучами и дождь пошел опять; но я об нем уж не заботился.
Мы въехали в Карс. Подъезжая к воротам стены, услышал я русский барабан: били зо́рю. Часовой принял от меня билет и отправился к коменданту. Я стоял под дождем около получаса. Наконец меня пропустили. Я велел проводнику вести меня прямо в бани. Мы поехали по кривым и крутым улицам; лошади скользили по дурной турецкой мостовой. Мы остановились у одного дома, довольно плохой наружности. Это были бани. Турок слез с лошади и стал стучаться у дверей. Никто не отвечал. Дождь ливмя лил на меня. Наконец из ближнего дома вышел молодой армянин и, переговоря с моим турком, позвал меня к себе, изъясняясь на довольно чистом русском языке. Он повел меня по узкой лестнице во второе жилье своего дома. В комнате, убранной низкими диванами и ветхими коврами, сидела старуха, его мать. Она подошла ко мне и поцеловала мне руку. Сын велел ей разложить огонь и приготовить мне ужин. Я разделся и сел перед огнем. Вошел меньший брат хозяина, мальчик лет семнадцати. Оба брата бывали в Тифлисе и живали в нем по нескольку месяцев. Они сказали мне, что войска наши выступили накануне и что лагерь наш находится в 25 верстах от Карса. Я успокоился совершенно. Скоро старуха приготовила мне баранину с луком, которая показалась мне ве́рхом поваренного искусства. Мы все легли спать в одной комнате; я разлегся противу угасающего камина и заснул в приятной надежде увидеть на другой день лагерь графа Паскевича.
Как жаль что грибоедов не оставил своих записок написать
А.С.Пушкин. Из «Путешествия в Арзрум» (1836) A. С. Пушкина (1799—1837): «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны. » (гл. 2).
«О чем мечтать мужчина может?»
О чем мечтать мужчина может?
Красивых женщин повстречать,
Пусть деньги сердце не тревожат –
Не приходилось чтоб считать,
Амбициозным быть, общаться
В олигархических кругах,
И никогда вам не сдаваться,
Носить любимых на руках!
Из «Путешествия в Арзрум» (1836) Л. С. Пушкина (1799—1837): «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны. » (гл. 2).
Из «Путешествия в Арзрум» (1836) Л. С. Пушкина (1799—1837): «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны. » (гл. 2).
Из «Путешествия в Арзрум» (1836) A. С. Пушкина (1799—1837): «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны. » (гл. 2).
Из «Путешествия в Арзрум» (1836) А. С. Пушкина (1799-1837): «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны. » (гл. 2).
ну конечно. а сидеть в инете и скакать с сайта на сайт в поисках чего-нибудь такого, о чем потом можно будет покалякать на работе. а сколько раз за день на кнопочки нажмешь на клаве. и после этого будут говорить, что мы ленивы и не любопытны))
Из «Путешествия в Арзрум» (1836) Л. С. Пушкина (1799—1837): «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны. »
Из «Путешествия в Арзрум» (1836) Л. С. Пушкина (1799—1837): «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны. »
Из «Путешествия в Арзрум» (1836) A. С. Пушкина (1799—1837): «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны..
Нет это не одно и тоже. Можно себя только уважать а любить надо любимого вам человека. Некоторые поступки которые вы делаете а потом вините себя что так поступили, это уже говорит о том что вы себя не можете любит. А лишь только уважать.
ПУШКИН: «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны. »
Пушкин Писал он, впрочем, вовсе не о русском народе и его отношении к работе и окружающему миру, как принято считать, а о том, что интересные люди (в данном случае имелся в виду Грибоедов).
Своим вопросом,ВЫ омерзительно испортили воздух на сайте!
Ступайте немедля обратно в ЗАДНИЙ ПРОХОД к коллегам с похожими
вопросами.Там очередь,но Вас пропустят!Счастливого пути!
Может быть это написано не компетентным в этой области человеком. учёные доказали, что человек- это самая любопытная тварь на земле из всех животных, населяющих эту планету.
Со второй частью фразы точно не соглашусь. а вот про лень, стали говорить даже как о защитной реакции, в некоторых случаях..) почему бы и нет))) А кто написал тоже пока помню. )
Родители Вовочки в ответ на записку завуча почему они не интересуются успеваемостью сына и не ходят на родительские собрания 
Вообще впервые такую фразу вижу написанной, да еще и с подлежащим «мы». обычно так говорят о молодежи, т.е. «они».. далее по тексту
Как жаль что грибоедов не оставил своих записок написать
Пародисты иногда раздражают, иногда забавляют, но по прошествии времени бывает любопытно взглянуть на их пародии, написанные зачастую на самих себя.
«Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в «Московском телеграфе». Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит ведь и наш голос.»
Пушкин (о Грибоедове, «Путешествие в Арзрум»)
«Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны. «
«Переехав через гору и спустясь в долину, осененную деревьями, я увидел минеральный ключ, текущий поперек дороги. Здесь я встретил армянского попа, ехавшего в Ахалцык из Эривани. «Что нового в Эривани?» — спросил я его. «В Эривани чума, — отвечал он, — а что слыхать об Ахалцыке?» — «В Ахалцыке чума», — отвечал я ему. Обменявшись сими приятными известиями, мы расстались».
Там же: «Жатва струилась, ожидая серпа».
Пушкин всё время нетерпелив и спешит ехать, волнуясь, словно эта «струящаяся жатва».
«Я послал его за лошадьми. Он явился вместе с офицером, который потребовал от меня письменного предписания. Судя по азиатским чертам его лица, не почел я за нужное рыться в моих бумагах и вынул из кармана первый попавшийся мне листок. Офицер, важно его рассмотрев, тотчас велел привести его благородию лошадей по предписанию и возвратил мне мою бумагу; это было послание к калмычке, намаранное мною на одной из кавказских станций». (там же)
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Александр Сергеевич Грибоедов (1795-1829)
Участвовал в Отечественной войне 1812 года в составе гусарского полка, в котором прослужил до 1815 года. В возрасте 20 лет вышел в отставку и, приехав в Петербург, посвятил себя литературной деятельности. Служит губернским секретарём в Коллегии иностранных дел. Знакомится с А.С. Пушкиным и В.К. Кюхельбекером. В соавторстве с Павлом Катениным, Александром Шаховским и Андреем Жандром пишет несколько пародийных комедий.
Комедия «Горе от ума»
В Персии Грибоедов прослужил до 1821 года, затем по состоянию здоровья перевёлся в Грузию секретарём при генерале Ермолове. Здесь же были сделаны черновые наброски комедии «Горе от ума». С 1823 по 1825 гг. живёт в Москве и Петербурге, где общается с некоторыми декабристами (хотя не разделяет их взглядов) и завершает работу над главной своей комедией.
Многим кажется более выразительным первоначальное заглавие комедии Грибоедова «Горе уму». В духе этого заглавия и интерпретируется идейный смысл произведения: умного Чацкого затравила фамусовская Москва. Но ведь логика при использовании фактов творческой истории произведения должна быть совершенно обратной: первоначальное заглавие было отброшено, значит, не подошло Грибоедову, показалось неудачным. Почему? — да, очевидно, именно из-за своей прямолинейности, резкости, не отражающей реальной диалектики взаимоотношений Чацкого и фамусовского общества. Именно эта диалектика хорошо передана в окончательном названии: горе не уму, а носителю ума, который сам ставит себя в ложное и смешное положение, меча, по выражению Пушкина, бисер перед Репетиловыми и проч.
Однако в комедии центральное место занимает не только социальный, но и любовный конфликт. Завязкой сюжета служит приезд Чацкого в дом Фамусова с целью жениться на его дочери Софье: молодые люди когда-то любили друг друга, но Чацкий внезапно уехал и, по словам Фамусова, «три года не писал двух слов и грянул вдруг как с облаков». Чацкий не собирался вступать в конфликт со своим потенциальным тестем, однако неожиданно обнаруживается, что в жизненных принципах Чацкого, планирующего жениться на Софье, и взглядах Фамусова есть непримиримое противоречие. Но не это тревожит Чацкого: Софья почему-то принимает его холодно, и, чтобы разгадать причину такого приёма, Чацкий на сутки задерживается в доме Фамусова, успевая перессориться практически со всеми гостями хозяина дома.
Некоторые исследователи считают, что в такой развязке сюжета содержится намёк на деятельность декабристов, вступивших в неравную борьбу с политической системой тогдашней России. Известна фраза Грибоедова: «Сто прапорщиков хотят перевернуть весь государственный быт России. Я им сказал, что они дураки». Таким образом, отношение автора к своему герою можно считать двойственным. Споры вокруг образа Чацкого сводились и к вопросу о том, действительно ли умён главный герой комедии. В частности, А.С. Пушкин отказал Чацкому в уме, отметив, что главным признаком умного человека является умение видеть, с кем имеешь дело, в то время как Чацкий произносит свои пылкие обличительные монологи перед теми, кто в принципе не способен его понять. Однако бесспорно умным считали Чацкого писатели и критики И.А. Гончаров (статья «Мильон терзаний») и А.И. Герцен (статья «Ещё раз Базаров») : первый отметил, что Чацкий не только умнее других персонажей комедии, но и «положительно умён», а второй обнаружил сходство вольнолюбивых идей Чацкого со взглядами декабристов: это и критика крепостного права, и идея служения Родине, и уважительное отношение ко всему русскому.
Дипломатическая деятельность и гибель Грибоедова
Подписание Туркманчайского мирного договора
При участии Грибоедова был заключён выгодный для России Туркманчайский мирный договор в 1828 году, согласно которому России отходили ханства на территории современных Армении и Азербайджана, а Персия (Иран) обязывалась выплатить России контрибуцию в размере 20 миллионов рублей серебром.
Грибоедов с текстом договора приехал в Петербург, где был назначен министром-резидентом в Персии. По дороге в Персию задержался в Тифлисе, где женился на княжне Нине Чавчавадзе, с которой фактически прожил несколько недель, так как направлялся на службу в Тегеран. Именно там 30 января 1829 года толпа фанатиков-мусульман, подговорённых англичанами, напала на русское посольство, в результате которого были зверски убиты 37 человек, в том числе Грибоедов. Его тело было настолько обезображено, что его удалось опознать лишь по ранению кисти левой руки, полученному во время дуэли с Якубовичем.
Грибоедов был похоронен в Тифлисе. На надгробии Нина Чавчавадзе установила памятник с надписью «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?». Памятники Грибоедову установлены также в Ереване, Петербурге и Москве.
Памятник А.С. Грибоедову в Москве на Чистых прудах
В защиту Чацкого
Сначала, пожалуй, придётся кое-что сказать о самом Александре Сергеевиче Грибоедове. Потому как нельзя говорить всерьёз о его знаменитой комедии «Горе от ума», не познакомившись поближе с автором её. Это случай в литературе редкий: обычно достаточно сначала прочесть произведение, затем заинтересоваться писателем.
Грибоедов – недооценённая в силу разнообразных обстоятельств фигура в нашей культуре. Это именно о нём в «Путешествии в Арзрум» написал другой наш гений: «Мы ленивы и нелюбопытны…» Занятно, не правда ли: два Александра Сергеевича почти одновременно (автор «Горе от ума» всего на четыре года старше автора «Евгения Онегина») появляются в русской словесности. Два совершенно блистательных человека. Следили друг за другом ревностно, понимая творческий рост каждого, были знакомы, но на тесные отношения пойти не рискнули. Ещё одна немаловажная деталь – Пушкин по сути пренебрёг какой-либо службой, отдался полностью литературной деятельности (первым стал брать гонорары за свои писания), Грибоедов в той же коллегии иностранных дел дошёл до чина посла. Что его и убило.
«Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов», – сокрушался тот же Пушкин. Слукавил – к тому времени Г.Булгарин попытался написать восторженные заметки о выдающемся человеке, с которым его сводила судьба. «Он был рождён быть Бонапартом или Магометом», – не поскупился на комплименты. В самом деле, толпа верит только громкости, с которой разносится то или иное имя, она не в силах признать величие того, кто живёт без этой громкости. «Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в «Московском телеграфе», – тот же Пушкин.
Личность Грибоедова поистине может сравняться по масштабу с деятелями эпохи Возрождения. Уже в четырнадцать лет он кандидат словесных наук. Затем успевает окончить ещё два университетских факультета – нравственно-политический и физико-математический. Он легко проявляет себя в музыкальной композиции, в игре на различных инструментах, в живописи. В семнадцать лет он становится гусаром и быстро продвигается в военной карьере. Насытившись таким положением, возвращается к статской службе. Блестяще образован, причём как с помощью преподавателей в детстве, так и благодаря собственным усилиям. Но до 1824 года, когда была окончена его знаменитая комедия, как будто бы неизвестен. Говорю «как будто бы», потому что на самом деле знали его многие, вплоть до императора, но… но люди не любят тех, кто их перегоняет. Это во-первых, и в главных. А во-вторых, разностороннему человеку всегда трудно сосредоточиться на каком-нибудь одном виде деятельности. И, наконец, сковывает сочетание творческой работы с иной службой.
И до «Горя от ума» Грибоедов написал несколько драматических произведений, все пародийного характера. Что высмеивал? Отжившие литературные правила (французскому классицизму особенно досталось с его триединством, мешающим драматургу хорошенько развернуться) и затхлые обывательские нравы, калечащие мыслящего человека. Драмы эти он показывал не многим, но те, кому показывал, не всегда реагировали позитивно, думая, что автор подтрунивает над ними. Это привело к привычке не очень-то делиться с окружающими своими настоящими мыслями, а заодно и литературными опусами. Бывший денди восемь лет смирно просидит в Грузии, изучая культуру кавказских народов.
И всё-таки «Горе от ума» появилось на публике, не исчезло в личных архивах Грибоедова. Интересно, что первый, кому он представил свой труд, был Иван Крылов. Знаменитый баснописец смеялся от души, но заметил, что в произведении есть строки, которые цензоры вряд ли пропустят, ибо они куда хлеще даже его басен. Далее комедия разошлась в списках. Пушкин познакомился с ней только в 1825 году. Впечатление его было двояким. На этом основании многие теперь горазды трубить, что солнце наше поэтическое ни саму драму, ни Чацкого не приняло. Это не так. Во-первых, Пушкин в письме к Рылееву сразу же заметил, что автора драматического произведения нужно судить по законам, им же самим созданным. Во-вторых, о Чацком он написал следующее: «В комедии «Горе от ума» кто умное действующее лицо? Ответ: Грибоедов. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями». И действительно, кто же ещё из персонажей близок к автору, как не Чацкий?
На театре у нас по отношению к главному герою комедии ныне творится что-то невообразимое, такое впечатление, что режиссёры задались целью намалевать его именно дурнее всех прочих участников действа. И опять ссылаются на Пушкина: он, де, сказал, что умные люди бисер перед свиньями не мечут, потому Чацкий – дурак. В действительности Пушкин заметил, что умные люди сразу понимают, с кем имеют дело, и не мечут бисер перед Репетиловым… И что с того? И Пушкин бывает невнимательным и субъективным: бисер перед Чацким скорее Репетилов метал. Но простим Александру Сергеевичу: он впервые комедию прослушал, а не прочитал, и заметки свои в письме к Рылееву сделал по этим «слуховым» впечатлениям.
Литературное произведение, как всякое художество, не может быть элементарным слепком с жизненных коллизий. Разумеется, в реальной жизни никто не станет говорить неприятную правду в доме, где хочет посвататься. Но у литератора нет иного выхода изложить критические замечания в адрес современников, как наделить соответствующими монологами хотя бы одного персонажа. Кстати, вот и мнение некоего Бочкова, современника Грибоедова, посмотревшего пьесу в театральном варианте: «Чацкий – поэт в обществе. Автор представляет вам, как опасно для человека с таким характером, умом, чувствительностью выражаться прямо там, где нет ушей для голой правды, а есть только ослиные для ласкательства».
Почему же комедия? Над кем здесь следует смеяться? Да над кем хотите, но над Чацким в гораздо меньшей степени, чем над другими. Русская литература в XIX веке состоялась и обогнала любую другую европейскую во многом оттого, что писатели позволили себе самостоятельно создавать правила, по которым их нужно судить, и потому все из них активно экспериментировали. В том числе и по жанровой части. И в этом помогала не в последнюю очередь ирония. Комедия у Грибоедова, да. Потому что со стороны через увеличительное стекло художества взглянешь на благородное собрание, представленное в пьесе, и посмеёшься. Хотя и с горечью.
Мещанские попытки объявить Чацкого дураком, который не понимает, что истинный ум у того, кто свято блюдёт житейские правила приличия, и произведение Грибоедова именно об этом, не выдерживают никакой серьёзной критики. Ну, кто не знает, что во все времена добропорядочные обыватели занимались тем, что плодились, копили барахлишко, хватали чины, подглядывали за соседями, дабы не отстать, удивлялись тем, кто с книжками дружен? Но им обязательно нужно гласно напоминать, что именно этим они и занимаются, иначе общество превращается в нездоровое болото, готовое объявить сумасшедшим любого, кто идёт свободной дорогой просвещённого человека.
Вам в самом деле приятен Фамусов? Вы считаете его умным? Ах, конечно, он наизусть помнит из календаря, у кого сколько душ (ожесточённый диалог с Хлёстовой перечитайте). Потакает бессловесному Молчалину, единственному неродственнику в своём ближайшем окружении. Зачем ему по-настоящему дельные, ему милы единокровные. Вот, сделал одно исключение из правила – уж больно ласкательны речи у молодца для ослиных-то ушей. И что такое дело в этом мирке? Выслуживания, доходящие до разбивания лбов. Скалозуб особенно хорош? Даже влюблённая в ничтожество Софья говорит, что слова умного от него не дождёшься. Из всего, что изложил Чацкий про гораздых на общепринятые суждения обывателей, услышал только сравнение мундиров, которого в монологе и близко нет. А Софья что такое? Заурядная молодая дурочка, томящаяся в ожидании любви и нарисовавшая себе роман с первым попавшимся – он же чаще других перед глазами мелькает, в одном доме живёт, – кавалером. Когда-то, правда, была подругой Чацкому. Видимо, по той же причине – под руку попался. Иронически Софьей (в переводе с греческого – мудрость) и названа автором. Кто-то очарован Репетиловым? Опять же, сообразно фамилии, повторяет, попугайничает за всяким, кто слывёт умником, транслирует взгляд и нечто. Однако либерал. Вам такие не попадались? Их и теперь в избытке. Шумят, братцы, шумят.
Признаемся себе честно: большинство цитат из пьесы мы запомнили благодаря речам Чацкого. «Служить бы рад – прислуживаться тошно», «А судьи кто?», «Когда дурачиться – дурачусь, когда в делах – я от веселий прячусь, а смешивать два этих ремесла есть тьма искусников, я не из их числа», «Я глупостей не чтец, особо образцовых», «Ведь нынче любят бессловесных»… Кстати, о бессловесном Молчалине. Вот вам образец не интеллекта, а хвалёного житейского разумения, которым так гордится опять же целый сонм и тех, кого легко приняли в нынешние интеллигенты. Контактны дальше некуда – даже с собакой дворника на всякий случай. Они бессловесны тоже в ироническом смысле: слов-то при социальном запросе производят кучами, но бывает ли там хоть одно самостоятельное?
Напоследок ещё про одну любопытную деталь взаимоотношений двух Александров Сергеевичей. По прочтении «Горя от ума» Пушкин прервал работу над «Евгением Онегиным» на целый год. Взялся за «Бориса Годунова». Тоже пьеса в стихах, но совсем иного рода. Комедия Грибоедова не столько в стихах, сколько в мастерски рифмованной прозе. Сделано это сознательно, чтобы не отвлекать театрального зрителя настоящей поэзией: Грибоедов владел и поэтическим пером, но полагал, что стихи всегда наполнены некоей недоговорённостью, а драма требует определённости всех реплик. Возможно, именно по этой причине так сложна судьба «Бориса Годунова» на сцене: Пушкин-поэт в какой-то мере перекрыл Пушкина-драматурга. Пьеса же Грибоедова пережила столько постановок, что не сосчитать. Но повторюсь, последние всё чаще вызывают недоумение: какими глазами читали постановщики текст автора? Или они не прочь присоединиться к Фамусову, ратующему за сожжение вредных книг?