Как написать пьесу
Основные форматы театральных пьес
Скетч — короткая, как правило, комедийная сценка. Не больше 10 страниц текста. Используется на конкурсах, в школьных и студенческих постановках, на телевидении, в КВН и всевозможных музыкальных шоу — для заполнения перерывов.
Одноактная пьеса. Длительность — от 15 минут до часа и более; наиболее распространенный формат в России — 1-1,5 часа, за рубежом — 30 минут. Используется как самостоятельный показ на малой или средней сцене (спектакль малого формата), на театральных конкурсах, в школах или в составных постановках. Крайне желательно, чтобы все действие происходило в одних декорациях (по техническим и экономическим причинам). В одноактной пьесе обычно задействовано меньше актеров, чем в двухактной, так как это зависит от глубины и размера сцены.
Двухактная пьеса — произведение, которое может заполнить собой вечернюю программу. “Двухактная пьеса” — это очень условный термин, т.к. актов в пьесе может быть несколько. Акт — это законченное по смыслу и композиции действие, вроде главы в книге, и обычно он отделяется от других актов падением занавеса, сменой декораций или антрактом.
В двухактной пьесе задействовано около 8-10 актеров (но может быть и больше, если позволяет бюджет и размеры сцены). Текст пьесы в среднем сответствует 50 страницам.
Как пишется пьеса
Итак, учитываем все вышесказанное и пишем пьесу примерно по следующему плану:
Экспозиция, из которой ясно, кто наши главные герои, какие проблемы перед ними стоят, чего они хотят и что тут вообще происходит.
Завязка — тут у героя появляется новая возможность, или же он сталкивается с угрозой своему благополучию.
Герой пытается решить свою проблему и уверен, что сможет довольно легко с ней справиться. Однако все оказывается не так просто, как он думал.
Что-то происходит, что меняет образ действий главного героя. Он не может решить проблему одним махом и начинает разбирать ее на кусочки и решать шаг за шагом. Пока у него все получается.
Cтарый план не работает. Надо делать выбор, после которого вернуться в исходное положение уже нельзя. Герой совершает решительный шаг и сжигает за собой все мосты.
Нарастание сложностей и повышение ставок. Если герой проиграет, то ему конец.
Катастрофа. Шеф, все пропало!
Герой собирается с силами, перегруппируется, приглашает помощников, ставит все на карту и…
Кульминация. Герой встречается лицом к лицу со своим главным страхом. Напряжение нарастает, сейчас решится судьба героя.
Развязка. У героя либо новая жизнь, либо он погибает.
Полезные советы для написания пьесы
*У каждого активно действующего героя должна быть своя, понятная зрителю мотивация и “ставка в игре”.
Что будет если Марьванна не успеет на новогодний утренник к детям? Кошмар — вот что. Уволят ее, голубушку, по сокращению штата.
* Используйте прием “тикающих часов” — это повышает напряжение.
Ой, надо успеть спасти Ваню до обеда — иначе Ваня уйдет жениться.
* У каждого героя должна быть возможность проявить себя. Иначе зачем он вообще нужен?
* Если можно что-то показать действием, а не объяснить словами — лучше показывать. Даем актерам возможность проявить себя, но то, что им надо делать, должно быть понятно из диалогов и монологов.
Как писать пьесы — советы от Николая Коляды
Николай Владимирович Коляда славится не только больше чем сотней пьес и огромным количеством талантливых учеников, но и своими советами для начинающих драматургов в стиле «как не надо писать пьесы» (их можно посмотреть тут — «Как не надо писать пьесы» советы от Николая Коляды часть 1, часть 2 и часть 3). И вот впервые Николай Коляда написал текст о том, как НАДО писать пьесы. Это особенно актуально для тех, кто собирается успеть отправить свою пьесу на международный конкурс драматургов «Евразия-2018», председателем и единственным членом жюри которого и является Николай Владимирович (подробности участия в «Евразии» — в таблице всех конкурсов пьес.
Итак, слово мастеру:
Должен признаться, что научить писать пьесы я не могу. Я и сам до сих пор не знаю, написав больше сотни пьес, как пишется пьеса.
У меня, кроме семинаров по творчеству, в театральном институте есть такой предмет под названием «Теория драмы». Я студентам в зачетках всегда расписываюсь за этот предмет: «Зачтено» и говорю: «Не знаю я, что такое теория драмы, сами разберитесь, книжки почитайте».
Ведь, как известно, пьеса пишется просто: слева — кто говорит, справа — что говорят.
Плюс душа и сердце – это самое важное.
Меня часто пугает дремучая необразованность, «неначитанность» молодых людей, которые приходят поступать «на драматурга». Этих неучей сегодня в литературе — легион. Оставаясь карликами, все мнят себя титанами. Потому-то так и пишут: «Достоевский для бедных». Или — «лилипутский Достоевский».
Поражаешься: неучи, Боже мой, неучи пишут, неучи, не читавшие всю литературу ХIХ века, без которой ты никто, если собрался сесть за стол и писать! Смотрят спектакли — неучи-Митрофанушки, пишут рецензии — неучи-Митрофанушки. Митрофанушка хвалит Митрофанушку. И всё прекрасно, всё в шоколаде. Все довольны. Кроме публики, которая платит деньги в театре и, стало быть, обеспечивает хлебом с маслом всех: драматургов, актеров, режиссера.
Великая литература ХIХ века — тебя никто не читал, ты не нужна стала, тебя забыли! Всё понаслышке, всё поверху, всё скольжение — оттого меня часто берёт оторопь, и не знаешь, как тут быть, что говорить. Не знаешь, что делать.
1. Долго и мучительно придумывайте первую фразу. Она должна как раскаленное шило войти в мозг читающего режиссера, или актера, или зрителя и — держать его. Надо невероятно точно построить первую фразу, надо сделать такую первую фразу, чтобы она зажала зрителя. Это должно быть как раскалённое шило, которое вводишь каждому зрителю в мозги и вот так вот держишь всю пьесу, весь спектакль. И ты его вводишь – туда, отсюда, и он за этим шилом тянется. Первая фраза должна быть очень мощная. Я очень долго всегда придумываю первую фразу, потому что от неё начинает всё дальше набираться, двигаться, без этой фразы невозможно. Вспомните, как много информации в первой фразе, скажем, у Чехова в «Трех сестрах»: « … Отец умер ровно год назад, как раз в этот день, пятого мая, в твои именины, Ирина. Было очень холодно, тогда шел снег. Мне казалось, я не переживу, ты лежала в обмороке, как мертвая. Но вот прошел год, и мы вспоминаем об этом легко, ты уже в белом платье, лицо твое сияет …». Сколько всего: и про отца, и про именины, которые сегодня, и по имени она назвала одну из героинь, и еще сколько всего.
2. «Натягивайте» фразу. Каждую фразу. Надо, чтобы во фразе была бы музыка и пусть в театре сто раз перечтут ту неправильную фразу, которую вы сочинили, пусть услышат вашу музыку. Сейчас очень просто при помощи компьютера «натянуть» фразу: технически это делается так – переставляете слова, перетаскиваете их мышью, и всё. Не бойтесь неправильной речи. «Без грамматической ошибки я русской речи не люблю» — говорил Пушкин. Не стесняйтесь поставить рядом два глагола, два прилагательных, делайте фразу красивой, неправильной, не гладкой. Фраза должна быть словно веревка или проволока, натянутая в руках.
3. Когда я пишу пьесу, то выписываю себе из записных книжек красивые словечки, истории, еще что-то. Одну бумажку повешу, вторую, третью, пятую. Потом использую что-то, вычеркиваю, ставлю галочку, пишу дальше. Потом из этих шести листочков останется два. А остальное, что не вошло, перейдет в другую пьесу. Я собираю все в кучку, все, что нравится. Заимейте привычку всё записывать в записную книжку. И потом, если вдруг сухая, ходульная ситуация, не сильно правдивая, ее можно спасти двумя-тремя живыми словечками в устах персонажей. Публика, или читающий пьесу, наткнувшись на эти словечки, поверят, что вы пишете – правду. Надо уметь обманывать.
4. Делайте текст литературой. Не рассчитывайте, что можно написать, что попало, а актеры в театре расскажут текст красиво на разные голоса. Очень часто в театре режиссеры прикрывают беспомощность драматургии и артистов всякими «подпорками»: включат музыку, начнут танцы или еще что. Потому что режиссеры не надеются, что актеры и драматург вытянут, что внимание зрителя сосредоточится. И начинают делать что-то с театральной машинерией, чтобы людей пробудить. Но именно от этого грохота и засыпаешь, устаешь. Виталий Вульф, царство небесное, говорил мне всегда: «В театре все, что угодно можно, но только про человека рассказывай». Правильно. Хоть что делай, но про человека, про нас, про меня. Если я читаю пьесу и просто созерцаю некие выдуманные выкрутасы драматурга, то ничего не происходит. Я не люблю такой театр. Пишите про себя. Только про свои ощущения жизни. Иначе выходит «Шекспир в бархатных штанишках», где все играют, где все правильно: событие, оценка, пристройка, отстройка. А жизни и человека – нет. Когда нет живого на сцене, зачем тогда? Пусть изощренные критики говорят про вас, сочиняющих пьесы про людей, а не про идеи, пусть говорят, что «это колхоз, колхоз это всё, беззубое, простоватое». Ну, и пусть говорят. Почитайте пьесы классиков: все про людей.
5. Еще в театральном училище меня научили: в каждой пьесе должно быть исходное событие. Вот я и заманал студентов: какое исходное событие в твоей пьесе, какое исходное событие? Студенты уже смеются и говорят: «Безысходное событие». Должно быть что-то, что произошло до открытия занавеса, что объединяет всех людей воедино: и прохожего на улице, и персонажа, и человека, который приходит, и кошку. Тогда все начинают двигаться. Идеально у Гоголя: «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор». Это сообщение, событие переворачивает всех: даже свинье, лежавшей в миргородской луже достается – её какой-нибудь Держиморда пнет, чтоб не портила картину. Всех до единого касется исходное событие.
6. На первой странице все персонажи должны обязательно назвать друг друга по имени, это необходимо. Она должна сказать: «Здравствуй, Вася», и все поймут: «Ага, это Вася». А ему отвечают: «Здравствуй, Маша», – «Ага, это Маша». «Ты меня не любишь», – говорит он. «Нет, я тебя очень люблю!» – отвечает она. Конфликт понятен. Конфликт надо обозначить на первой же странице. Если стоят два парень и девушка и целуются. А рядом парень и девушка дерутся – куда вы будете смотреть, на кого? Конечно, на тех, кто дерется. Вот, основа театра: конфликт. Публика следит за конфликтом, за тем, как он развивается.
8. Обязательно должна быть кульминация, должно быть очень смешно, дико смешно до середины!. Юмор – основа основ в пьесе. Публика расслабляется. А в конце первого действия надо, чтобы персонажи закричали, заорали, заругались, поссорились! Нет, не буквально, но что-то должно произойти, что зацепит публику. Это для того, чтобы зрители пошли в буфет, пили бы там коньяк или чай и думали бы: «А что там дальше-то будет, интересно? Что-то они так орали, кричали, как они из этого всего выйдут?». Это замануха, чтобы они пришли бы на второе действие, чтобы не пошли в гардероб, а потом домой.
9. Обязательно в пьесе должна быть надежда. «Надо жить, дядя Ваня. Мы увидим небо в алмазах». Это не я придумал, это просто необходимые вещи. Вот я студентов в эти рамки и вгоняю, а всё остальное – делай что хочешь. Но я всё время таскаю их на репетиции, в театры, на гастрольные спектакли. Нужно понять, что плохо в театре, а что хорошо, что есть мёртвое, а что живое. Что бы вы не писали, всегда пишите про Россию. Про «птицу-тройку». Про то – «куда несешься ты». Пишите про Россию — несчастную, замученную, замордованную. Про Россию — страшную и прекрасную.
10. Пьеса не может быть написана в стол, для вечности. Пьеса должна быть поставлена в театре. Если в зрительном зале сидит автор, он видит: так, актёров это заводит, радует, а здесь зрители смеются или кашляют, или начинают шевелиться, ага, здесь провис, тут надо ещё что-то сделать. Публика платит деньги за билеты только для того, чтобы посмеяться и поплакать. Это известно давно. Вот так и надо писать пьесы. Пусть второе действие будет грустным, очень грустным, с большими монологами, хотя я не люблю монологи в пьесах. Но все персонажи пьесы должны поковыряться в душе, должны разбираться в себе и в людях, а в конце – надо обязательно подарить маленькую надежду
11. Пьесу надо писать в тишине. Пьеса пишется от лени. Пьесы, как дети — делаются ночами и по любви. Надо приехать на дачу, полежать на диване три дня или хотя бы день. Лежишь и думаешь: а что ты написал, Коляда? Сто пьес ты написал. Про свадьбу писал? Писал. Про проводы в армию писал? Писал. Поминки писал? Писал, была такая ситуация. Приезд нового человека в город? Было много раз. Что ж ты не писал? А вот! Вот про это ты не писал. Садимся за стол и не ждём никакого вдохновения. Писатель – это работа. Сел и работай. Сначала придумываю название, какое мне нравится, красивое слово какое-нибудь. Ну вот: «Сирокко». Есть ветер такой. Пишу на листочке: «Николай Коляда. Сирокко. Пьеса в 2-х действиях». Написал, откладываю. Вторая страница: действующие лица. У меня есть орфографический словарь, я открываю последнюю страницу – там имена, женские, мужские. Те, которые я уже использовал, отмечены крестиком. Вот какая-нибудь Таисья. Хорошо, красивое имя: её будут звать Тасей. Таисия, 40 лет. Мужское – Михаил, Минтаем можно называть: Миша, Миша, Минтай. Пишем «Миша». Переворачиваем страницу, пишем: «Первое действие. Первая картина. Деревенский домик, маленький провинциальный город, квартира на пятом этаже,– наверняка потолок протекает – бежит потолок…» Что там ещё может быть? Стены выкрашены половой краской, жёлтой. По комнате проходит кошка, входит Миша. Тася с Мишей разговаривают. Нужна первая фраза, ложишься на диван, думаешь, думаешь… Слово переставить, натянуть фразу, вот, скажем, как Людмила в «Уйди-уйди» говорит: «Зачем я адрес дала взяла … Вы приехали и мне стыдно за всё за это тут вот кругом везде прямо …». Вот этот бардак, который вокруг в квартире, она, героиня, этими словами красивыми хочет закрыть. Она ищет слова, пытается красиво говорить, а не получается.
12. На третьей странице или на четвёртой, если всё получается, у меня в голове начинает звучать музыка. И дальше эта музыка звучит, и листы просто перекладываются. Но это надо делать в тишине и от лени, чтобы было время свободное. Нужно сойти с ума, войти в ситуацию настолько, чтобы понять, увидеть картинку полностью, войти в неё и прописать её до последней мухи, бьющейся в стекло. Суметь всё прочувствовать, тогда всё получится, всё сложится. Розанов говорил: «Что есть писатель? Вечная музыка, которая звучит в душе … Нет музыки – ты можешь научиться писать, но писателем не станешь».
13. Время от времени советую студентам писать через страницу слово «Блядь». Представьте, что человек читает, у него теряется интерес и вдруг – «Блядь»! Человек просыпается. Ну, конечно, не буквально надо писать именно это слово. Надо быть психологом и понимать, что всё время что-то должно происходить, что «будит» человека. Вот, пришел человек в театр, выпил коньячку, что совсем неплохо – пусть отдыхает после рабочего дня, — вот, пришел он, сел в мягкое кресло, свет выключили в зале и человек, естественно, засыпает. Дак что сделать, чтобы человек не спал? Сделать «блядь».
14. Пишите пьесу быстро. Максимум три дня. Но не полгода. Пьеса – это крик. Пьеса – это язык, а он меняется мгновенно. Через полгода всё будет звучать иначе на улице, вы и не заметите. Напишите быстро. Поставьте точку. Набирайте на компьютере. Надо писать от руки. Всегда пишите от руки. Трогайте, щупайте каждое слово.
15. Проверяйте всё по формуле: в пьесе должны быть Мысль, Слово, Характеры, пронизанные Болью автора. Мысль – что сказать хочу людям, Слово – великий русский язык, Характеры – в развитии: то такой человек, то вдруг другой. Но всё не имеет смысла, если нет Боли автора. Кого жалеть будем? Кого-то обязательно должно быть жалко. Иначе нет театра.
Много чего можно было бы еще написать, но умолкаю.
Зануда я. Одно и тоже талдычу много лет.
Как написать пьесу для детей
Я решила написать этот текст не для того, чтобы дать ответы, скорее, чтобы вместе подумать. Но если вы не любите лонг-риды, то вот ответ: надо родиться талантливым писателем и много практиковать.
Вторая часть фразы – правда, а первая – неизвестно, потому что талант – это то, что становится ясно только со временем, и не самому автору судить, его дело упорно работать. И надеяться, что царь Сизиф был прощён и камень таки перестал скатываться с горы.
Какое-то время я была ридером международного драматургического конкурса «Ремарка», и первый год, как стала куратором новой номинации – «Маленькая Ремарка». Ридер (как и куратор) – это сеть, которая пропускает через себя полный сюрпризов, как воды Ганга, поток (в детскую номинацию нынче прислали 232 пьесы), чтобы поймать крупную рыбу – действительно интересные тексты. И если раньше в поле моего внимания попадали пьесы в основном для взрослых, то в этом году только те, что написаны для детей и подростков, концентрированно, и стало понятно, как у нас (в русскоязычном пространстве) обстоят дела с такими пьесами.
Многие тексты, из не вошедших в лонг-лист, откровенно вторичны, архаичны, написаны как будто по мотивам не лучших советских мультфильмов и книг. Что нам говорят эти тексты? Они, как правило, авторитарно назидательны, призывают детей к послушанию и чистоплотности, к порядку в комнате и хорошим оценкам в школе (других-то проблем нет), взрослые там всегда правы, это безгрешные и никогда не ошибающиеся боги, а часто просто картонки, персонажи говорят скучно, архаично, используя клише середины XX века, да и самих персонажей не назовёшь свежими – милая, правильная девочка-кокетка, мальчик-хулиган и хороший правильный мальчик.
Меньше всего хорошая пьеса должна быть похожа на собрание общих мест, где автор прямо называет чувство своего персонажа, без загадывания зрителю загадок, без подтекста, не давая нам возможности самим понять и почувствовать. Вот, Гуров из “Дамы с собачкой” приезжает в город, где живёт его любимая и где он надеется её встретить. Плохой писатель дал бы нам бегущую строку мыслей Гурова, где он бы сообщил, что боится старости, смерти, того, что Анна разлюбила его, что ему стыдно перед женой и грызёт вина. Плохой драматург составил бы монолог, где Гуров нам всё это откровенно рассказывает. Но Чехов описывает душевное состояние героя так: Гуров замечает серый ковёр, сделанный из солдатского сукна, и чернильницу, тоже серую от пыли, с всадником со шляпой в поднятой руке и отбитой головой.
Если вы знаете твёрдо, что небо голубое, тучи серые, листва зелёная, то это нужно забыть, как “забыли” Гоголь, а за ним Лермонтов и Толстой. Настоящий писатель отказывается от клише – он не “знает”, а хочет увидеть в первый раз, как будто только что родившись. Только так можно обнаружить, что небо на восходе солнца может быть бледно-зелёным, а снег в безоблачный день густо-синим. Заодно можно взглянуть свежим взглядом на человека, ситуацию, услышать живую речь, поймать противоречие, почувствовать чьё-то отчаяние – и так возникнет ваш собственный мир.
Открытие детства как художественной темы, ребёнка как героя принадлежит «взрослой» литературе и, как считают некоторые исследователи, романтикам рубежа XVIII-XIX веков. Только с первыми шагами романтизма детская литература Англии перестала быть чем-то, что существует для поучения или забавы ребёнка (как в пуританской и просветительской детской литературе), и стала делом художника.
Что плохого, спросите вы, если литература поучает? И если задать вопрос шире – разве не задача искусства развлекать нас, поучать, воспитывать, разве не берёт на себя искусство такую вполне утилитарную функцию? Берёт. Да, искусство может воспитывать, поучать, пропагандировать, даже убивать – мы помним, как много хорошего для распространения фашизма сделали талантливые фильмы Лени Рифеншталь и как помогало воевать стихотворение Константина Симонова “Убей его!” Искусство много чего может, и может быть абсолютным злом. Но главное его предназначение, то, ради чего оно и появилось как деятельность – это структурирование хаоса. Жизнь – абсолютный пугающий хаос, и нам нужно искусство, чтобы свести причины и следствия, установить эти связи, навести порядок, создать из хаоса космос. Нам нужны все эти истории, устные, письменные, нарисованные, музыкальные, чтобы увидеть смысл.
Юрий Лотман писал: «Искусство – не «летом вкусный лимонад», а возможность пережить непережитое, возможность приобрести опыт там, где нет опыта. Ведь жизнь нам практически не даёт опыта, потому что мы не можем второй раз переиграть жизнь. Искусство есть вторая деятельность и огромная вторая жизнь, огромный опыт. Оно расширяет наши возможности. Искусство причастно нравственности. Оно не совпадает с ней, но имеет с ней очень важную общую черту: нравственность всегда выбор, то есть всегда эксперимент. Там, где нет эксперимента, там нет выбора. Где нет выбора, там нет нравственности, тем есть только механическое машинное поведение».
Так вот, дидактика – это когда нет выбора, а где нет выбора, там нет жизни, это просто схема, механическое поведение. Поэтому чем больше дидактики в пьесах – тем они слабее, менее художественные, более мёртвые.
Ещё Лотман: «Нравственную силу искусства часто понимают очень поверхностно. Обычное представление такое: человек прочитал хорошую книгу – и стал хорошим, человек прочитал книгу, где герой поступал плохо, и он стал делать плохо. И мы говорим: «эти книги детям не давайте – они опасны», «плохие книги лучше не читать». Это приблизительно то же самое, что не делать людям прививок или же говорить: не знайте, что такое плохие поступки, а то вы начнёте их делать. Незнание никого никогда не спасает. Сила искусства в другом: оно даёт нам выбор там, где жизнь выбора не даёт. И поэтому мы можем полученный в сфере искусства выбор перенести в область жизни – так же, как мы делаем с прививками».
О ЧЁМ ВАЖНО ГОВОРИТЬ СЕГОДНЯ
Что сейчас, в современном мире, важно увидеть в книгах/пьесах/фильмах для детей и подростков? Как изменилось время? В каком мире мы живём и как говорить с детьми? Что дети и подростки хотят читать/смотреть? Об этом хорошо и подробно рассказывает искусствовед Павел Руднев, мне посчастливилось послушать его, и я даже какие-то обрывки его тезисов в вольном пересказе поймала в телефон, делюсь с вами:
Пожалуй, ярче всего изменение дискурса можно увидеть на примере эволюции диснеевских принцесс. Белоснежка, Золушка, Аврора – милые, похожие друг на друга девушки с тонкими талиями и длинными конечностями, и на этом всё. Ну, то есть, пассивные и липкие куклы, которые способны только ждать, когда принц их спасёт – ни чувства юмора, ни характера, ни харизмы, только серая милота. Кстати, пару лет назад в России вышел анимационный фильм про новых бременских музыкантов, где была именно такая архаичная принцесса – к слову об уровне развития российской массовой анимации.
Но даже с учётом всей этой трансформации принцесс, в них стали наряжаться гораздо реже. На карнавалах и Хэллоуинах теперь лидируют супергероини – Харли Квин, Супергёл, Чудо-женщина – настоящая революция.
ЛИЛО И СТИЧ В КИНОТЕРАПИИ
Анимационные фильмы вроде “Лило и Стич” делают для здоровья общества больше, чем все назидательные плакаты, воспитательные мультики и благие намерения православных депутатов вместе взятые.
В нашем реальном мире мы видим, где лежит граница между миром семьи и внешним миром. И эти предписания, спущенные сверху, могут быть уже мёртвыми, устаревшими, жизнь требует новых границ, и на это реагирует искусство – оно помогает установить новые границы или сделать мягче существующие. Система давит на сестру Лило, которая с трудом справляется с воспитанием этой маленькой бунтующей девочки. И система не права, очевидно, что и семья теперь – это не только привычная модель, что есть вот такие семьи нового типа, и к ним нельзя подходить с той же меркой.
“Лило и Стич” можно использовать и совсем в практических целях: все участники процесса, все персонажи, испытывают гнев и по-разному с ним справляются – это энциклопедия агрессии. Злость, ненависть, раздражение, брезгливость, агрессия на себя и другого, злость из-за страхов, злость из-за рухнувших надежд – тут есть на любой вкус. И на примере ситуаций из мульфильма мы можем потренировать с детьми наши способы справиться с гневом.
Этот мульт помогает нам осваивать новые паттерны поведения, в том числе гендерные, и если про девочек мы уже поговорили на примере принцесс, давайте поговорим о мальчиках.
Что важно отметить, анализируя современную анимацию для детей – теперь нет призыва к бунту, есть призыв к семье (та же Моана не бунтует, а спасает свой народ, свою семью). Романтическая любовь уходит в тень, зато семейные и родственные связи выходят на первый план. При этом понятие семьи расширяется – это сегодня не только кровные родственники, но и люди, близкие по духу, даже внеземные. Мы ясно читаем общегуманистический посыл, пришедший к нам из большой литературы или даже из религии – узнай себя в другом.
ТАЙНА ГРАВИТИ ФОЛЗ
Давайте рассмотрим популярный анимационный сериал для детей и подростков “Гравити Фолз”, в чём его секрет успеха и о чём создатели с нами говорят.
ЧТО НУЖНО ПОДРОСТКАМ
Искусство для подростков должно передавать весь этот ад, когда общество, государство и родители хотят, чтобы ты был таким же управляемым, как ребёнок, и при этом таким же ответственным, как взрослый. А у тебя гормональная перестройка, скачки настроения, тебе кажется, что ты немного ку-ку, и так будет всегда. К тому же тебе попалось не самое лучшее время в не самой прогрессивной стране. Как пишет психолог Людмила Петрановская, «они старались – книжки читали, курить не начинали, ЕГЭ сдавали, учились одеваться и улыбаться, говорить на английском и писать коды. Но постепенно становится все яснее, что как ни старайся, а впереди подчистую выжранная саранчой поляна, намертво заржавевшие социальные лифты и завидная перспектива поддерживать любимых стариков в стране без медицины и пенсий. Но зато есть возможность приложиться к мощам. Или взять штурмом фанерный Рейхстаг. »
Все истории взросления будут подросткам очень полезны, да и не только подросткам – в наше время мы все подростки и все продолжаем взрослеть.
Сериал «Стыд» («Скам») рассказывает о жизни норвежских подростков с документальной точностью, при этом подняты такие важные темы, как слатшейминг, расизм, гомофобия и травля на религиозной почве. В переписках решаются вопросы жизни и смерти – всё, как в жизни, да и всё там без прикрас, и это вызывает доверие. Что особенно нравится многим зрителям, актёры от имени персонажей общаются с каждым желающим в твиттере, ведут прямые эфиры. Главный посыл сериала очень прост – будь собой и позволь другим быть такими, какие они есть.
О ПРОТИВОРЕЧИИ И КОНТРАСТЕ
И снова хочется вернуться к тому, чем хорошая пьеса отличается от плохой. В плохой пьесе (кино, книге) всё будет логично, чёрное чётко отделено от белого, хорошие герои так и останутся хорошими, а плохие плохими. В представлении автора такого произведения правда одна, и только одна, именно поэтому Гоголь-проповедник не смог больше писать: вступающий на стезю морализаторства уходит из искусства.
Настоящее же произведение искусства всегда содержит противоречия, потому что противоречива сама жизнь: Гитлер неплохо рисовал, философ-гуманист Жан Боден писал трактаты против ведьм (Ренессанс был временем, когда истерия по поводу ведьм достигла кульминации). Противоречия – это не про отсутствие мотивации в действиях персонажа, не про слабую структуру произведения, а про объём персонажа, его разные грани, его глубину. И про парадоксальные, но в логике характера, поступки.
Гуров в самый романтический момент ест кусок арбуза, грузно усевшись и чавкая – дело даже не в том, что так свидания в то время не описывали, это уже было разрушение шаблона, а в том, что мы снова видим этот контраст, который и есть жизнь – прекрасная и ужасная одновременно. И Чехов замыкает этот круг, когда в ответ на нежную откровенность Гурова (“Если б вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте!”), приятель отвечает: “А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!”
Как добивается ощущения отчаяния Кафка? Накапливая энтомологические черты Грегора, давая нам почувствовать себя в его оболочке насекомого, Кафка раскрывает его нежную человеческую душу. Сцена, в которой слабый человек слушает музыку воздействует не так, как когда музыку слушает насекомое, монстр. Контраст грубой формы, животного воплощения, и человеческого сознания, контраст его жизни насекомого и его человеческих переживаний за сестру и родителей делает трагедию максимально острой, невыносимой. Грегор трогательно бьётся, пытаясь вырваться из этого абсурдного мира, в котором его семья вдруг превратилась в монстров, он хочет вернуться в мир человеческих существ – и погибает в отчаянии.
В заключение я бы хотела поделиться своими любимыми книжками и фильмами для детей и подростков, чтобы они служили образцами, чтобы помогли не снижать планку.